<z>О войне</z>
– Я сын учителя и медсестры. Родился в рязанской деревне Ильинка. Работал в ОМОНе. Весной 1996-го года меня отправили в командировку в Грозный. Тогда как раз происходил очередной захват города боевиками. Второй раз я попал туда осенью 1999-го года во время вторжения в Дагестан.
Из моего положения было крайне трудно оценить, почему война велась так тяжело, бессмысленно и долго. Наш отряд базировался в центре Грозного. Мы проводили зачистки, сопровождали генералов и чиновников или военные грузы, словом, мотались по этому без конца обстреливаемому городу. Десятки раз на дорогах ловили диверсантов, потом приходилось их отпускать. Мы видели, что все победы совершались вопреки приказам из Москвы. Другая война, начавшаяся при Путине, до захвата Грозного шла вполне чисто и правильно. А дальше вновь все пошло по старой схеме. И сегодня мы можем это наблюдать.
– Отношения русских и чеченцев всегда были сложными. Существует ли вообще какое-то решение «чеченской проблемы»?
– Чечня – индикатор состояния русского государства. Как только империя чувствует малейшее недомогание, они первыми начинают совершать сепаратистские действия. В 1917-м году чеченцы, которые до этого худо-бедно жили без восстаний лет 30, вырезали русских поселенцев на Тереке. Потом большевики их утихомирили вплоть до Великой Отечественной. У меня есть немало знакомых старшего возраста, которые в советские времена ездили в Грозный отдыхать. Русские жили в мире с чеченцами, все было нормально. Империя обеспечивала порядок силой своей массы, своей общей социальной умиротворенности. И никаких войн не было бы, если бы политики не позволили государству такой расхлябанности в начале 90-х годов.
Что касается сегодняшней ситуации, в любом учебнике истории можно прочитать, как была зачищена Ичкерия по методу Берии. Выявить и выселить людей, участвовавших в вооруженных действиях на стороне боевиков, несложно. Тем не менее, этого не происходит. Нынешняя российская власть не в состоянии решить чеченскую проблему. И в течение всего второго срока Путина там по-прежнему будут бессмысленно гибнуть несколько тысяч молодых русских парней в год.
<z>О чеченском синдроме</z>
– Насколько серьезное влияние пребывание на войне оказывает на человеческую психику?
– ОМОНовцы и солдаты, вернувшиеся из Чечни, – такие же люди, как все остальные. Простейший пример. Оба моих деда прошли Великую Отечественную. Они видели в десятки раз больше ужасов, чем я и мои товарищи. И остались абсолютно нормальными людьми.
Война сама по себе не есть нечто дикое и страшное. Как-то в Грозном нас начали обстреливать на рынке, и пуля попала в голову водителю, сидевшему рядом со мной. Я испытал при этом удивление и страх. Но ужасы по ночам потом не снились Нужно быть очень щепетильным, мягкотелым существом, чтобы испугаться, что при тебе кого-то убили.
Поэтому разговоры о «чеченском синдроме» – это миф. Он создается «солдатскими матерями» и поддерживается благодаря тем работникам правоохранительных органов, которые, может быть, и в Чечне-то не бывали, но употребляют слишком много спиртного или наркотиков. Они получат определенную дозу каких-то одурманивающих веществ и начинают на своей работе кричать «да я, б..., из Чечни приехал» или приставать в вагонах электричек к пассажирам.
– Тем не менее, прошедшие Чечню представители правоохранительных органов частенько вымещают свою агрессию на обычных гражданах...
– Едва ли не в каждом отделении милиции найдется садист в форме. Немотивированная жестокость – это не умственная травма человека, прошедшего войну, а признак внутреннего убожества и умственной отсталости. В милиции часто применяют жесточайшее насилие к задержанным. Просто ментам создали такие условия, что они чувствуют себя опричниками, могут издеваться над людьми, как им взбредет в голову. Органы МВД испорчены государством, а не войной.
<z>О литературе</z>
– Мне, как человеку, видевшему эту войну изнутри, захотелось оставить какие-то заметки. Работая над книжкой, я перечитал «Кавказские повести» Льва Толстого. Они великолепны. Но сейчас, спустя сто пятьдесят лет, все уже происходит иначе. Люди стали другими. Я попытался отразить самоощущение современного человека в кризисной ситуации.
– Какие-то писатели оказали на тебя влияние при работе над романом?
– Я очень люблю произведения Леонида Леонова, Гайто Газданова и Эдуарда Лимонова. Они написали книги, чтение которых вызывает у меня истинное удовольствие. Помня о своих пристрастиях, я старательно избегал каких-либо влияний. У меня сформировалось свое видение жизни, есть свой опыт, из которого я сделал определенные выводы.
<z>О политике</z>
– Почему после возвращения со второй чеченской войны ты решил вступить в НБП?
– Я пришел в НБП не как романтик, но как логик, убедившись в том, что иные силы не в состоянии ничего изменить в стране. Элементарный анализ современной политической жизни показывает, что российским партиям вообще не нужны люди с какими-то идеологическими установками и убеждениями. Большинство наших партий – обычные чиновничьи конторы, их можно легко менять местами. Поставьте Жириновского руководить аграриями – ни с Жириновским ничего не случится, ни с аграриями.
НБП сформировалась снизу, а не сверху, без директив, без денег, в обстановке запугивания и замалчивания. Сегодня все партии используют патриотическую риторику, но только национал-большевики готовы жертвовать за свои убеждения карьерой, здоровьем, свободой, а если понадобится – жизнью.
<z>Андрей Дмитриев</z>