А потом мы шли по старому кладбищу. По брошенному под ноги, в весеннюю топкую грязь еловому лапнику. И на душе было мерзко и холодно... И звучал над могилой гимн былой державы. Торжественно и скорбно звучал он – когда-то многократно слышанный нами, но полузабытый теперь. А мы, выросшие с ним, мы – такие разные в этой новой России, вновь чувствовали себя народом в звучании похоронного оркестра. И опускался цинк в оттаявшую питерскую землю... «Венки в сторону отложите, – деловито сказал могильщик, – мы тут песочком подсыплем, а потом уж и украсим...»
Носил при жизни Виктор победоносное имя. Двух месяцев не дожил с ним до своего тридцатилетия. Прошел Афган. Народил после той войны двух пацанов. За друзей был готов в огонь и воду кинуться. И, говорят, душа была у Виктора светлая, а характер легкий...
Нет, не называйте этих ребят наемниками. Мы и так называем бесчисленные эти войны просто конфликтами. Только вот возвращаются мужики с таких конфликтов кто без ноги, кто в цинке. Питерская группа уходила в Абхазию, чтобы, по словам майора абхазской армии Гиви, помочь оставленному Россией в беде абхазскому народу. Еще точнее – для формирования тыловых комендатур по борьбе с мародерами. Оно и понятно: какая война без мародеров... Только вот есть ли у сегодняшних войн тыл?
Отсюда все видится по-другому. Гораздо проще рассуждать, что участие в чужой войне – явная дурость. Можно убежденно рубануть с плеча: «За длинным рублем подались!» А как иначе, если, поговаривают, обещали абхазы выплатить на тридцать россиян аж несметные миллионы. И всего за месяц боевых действий у далекого Сухума. Это точно, игра бы стоила свеч – рвануть за считанные дни из бедняков в миллионеры. Тем более для ветерана, которому кажется куда честнее отправиться на заработки в Абхазию, чем продавать здесь ворованную медь.
Но слухи слухами, а миллионами на той войне не пахнет. Платят за ранение сто тысяч рублей. Полмиллиона выплачивают, правда, семье добровольца в случае его гибели. А если возвратился ты из солнечной Абхазии живым и невредимым – получи, герой, зарплату: от пятнадцати до сорока тысяч. Рублей.
Уходили туда тайно. Безоружные. Под незнакомыми чужими фамилиями в чужих абхазских паспортах. На российско-абхазской границе тормозили их по-страшному. Надо думать, не первыми лезли мужики на эту непонятную войну. А что до паспортов... Если и значится по документам курносый широколицый парень типичным Ахмеджановым, вряд ли возвращается он на тот берег для участия в весенних посевных работах. Нет, не удержали мужиков...
Другие проникают в Сухумский край иначе. Через километры незакрытой границы, подальше от основного контрольно-пропускного пункта в местечке Леселидзе. Знающие люди утверждают, что тогда не нужны и чужие паспорта, да и с оружием попроще. Но питерцы двинули через КПП.
Эх, Абхазия. Мандариновый край... Павлины в Гаграх, озеро Рица, что зовется жемчужиной Кавказа, шикарный пляж у тихой бухты в Пицунде... Сегодня пачка сигарет стоит в том краю пятьсот рублей. За хлебом – очереди с девяти утра до девяти вечера. И война, где воюют за суверенитет Черноморского побережья добровольцы отовсюду – чеченцы, кабардинцы, армяне, русские...
Экипировали питерцев классно. В Афгане так не было: АКСУ, легкие огнеметы «Шмель». Трижды в день кормежка. Знай, мужики, клади головы за прекрасное завтра прекрасной Абхазии.
Олег. Сегодня мужики плачут, обнимая его. Олег вытащил их из той мясорубки... Влетели ни за что. Их кинули на грузинский укрепрайон, даже не проведя предварительной разведки. Сзади узкий мост. Впереди скала да небольшое плато. За мостом – абхазский батальон из местных добровольцев. Когда группу стали долбить из КПВТ, мужики рванули вперед. Под ДЗОТ. Тут и прижали питерцев минометным огнем. Еще можно было спастись, отойдя чуть в сторону по плато. Там оказалось минное поле.
Первым подорвался Серега-чуваш. За ним – Игорь. Виктору оторвало ногу, но он полез дальше перевязывать ребят. На вторую мину он напоролся грудью... Их должны были поддержать огнем. За ними должен был идти абхазский добровольческий батальон. А из укрепрайона лупили так, что головы не поднять. И батальон остался за мостом. Прибежала только девятнадцатилетняя девчонка с двумя носилками. Светало. А значит, наступала смерть.
Олег в Афгане был сапером. Он просто достал шомпол и стал наощупь искать эти проклятые мины. Он полз, а за ним, ограждая камнями узенький проход, полз Миша. К тому времени группа потеряла ранеными уже пятерых...
Они вышли все. По тому разбитому мосту. К батальону абхазов. Сами. Вышли потерявший обе ноги Серега-чуваш, Игорь, потерявший одну. Олег. Миша. Вынесли всех. А Виктор умер уже у них на руках. Не дожив двух месяцев до своего тридцатилетия.
И кричал на поминках Миша: «Почему, почему он? Я, сука старая, должен был умереть. Витя! Витенька! Я, сука старая...» И кто-то из ребят бил ему кулаком в челюсть, чтобы успокоился. А кто-то вспомнил, что в прошлом у Миши – тяжелое ранение в голову. Мол, выплачется мужик, легче станет. А только что сошедший с самолета Олег все повторял: «Я все еще там, мужики. Там... Убью, слышите! Вот этими руками убью любого, кто из вас еще туда сунется... Мужики, есть машина? К жене поеду. Она еще не знает, что жив я...» Его хлопали по плечам, и плакали, и пили водку. И не пьянели. Олег, братан, голыми руками вытащил. Бача, вытащил...
А те два цинка отправили в Ростов. Приехали из казачьей станицы в Питер парни: один – «афганец», другой – его сосед. Бог их знает, как нашли через ветеранов группу, что отправляется в Абхазию. Говорят, у нас в станице двоих в Приднестровье убило. Атаман позвал – надо отомстить, двое погибли – двум другим ехать. Станица – не город: все на виду. Как откажешь?.. Хорошие парни были... Теперь уже четверо воевать пойдут.
Мужики уходят воевать. Уходят от невыполненных государством обещаний, от утраченных иллюзий и надежд. И позади остаются такие трудные мирные проблемы. Кому-то проще уходить на войну. В Приднестровье, Карабах, Абхазию, православную Сербию. Мужики предпочитают оставаться мужиками. Не просить у жены в долг на сигареты и класть незадорого свои головы в чужом краю, чем торговать пивом в коммерческом ларьке. Они уходят под чужими именами, а настоящие выбиваются на могильных плитах. Меньше ветеранов – меньше проблем... А для родных и друзей они просто уезжают в командировку. Командировка, в которой кровь и смерть, откуда привозятся деньги и мужская злость. И умирают они под чужими знаменами.
А когда хоронят их под красным флагом, то спешат люди, торопятся люди по своим привычным делам. И лишь несколько офицеров отдают честь, увидев машину, где сопровождаемый ребятами в камуфляже стоит цинк с телом боевого товарища. Даже если движется траурная процессия в самый полдень по многолюдному Питеру. И звучит над новыми могилами гимн былой, пусть и безразличной к нашим судьбам державы. Торжественно и скорбно звучит он – когда-то многократно слышанный, но полузабытый теперь. А мы, выросшие с ним, мы – такие разные в этой новой России, вновь чувствуем себя народом в звучании похоронного оркестра.
И кто осудит погибших? Третий тост им. И нет, не называйте солдата наемником...
P.S. В эти дни группа ветеранов войны в Афганистане собирается в Сербию.
<z>Кирилл Метелев</z>