<z>Игорь Морозов. В Афганистане командовал одной из оперативно-боевых групп КГБ СССР, объединенным под условным названием «Каскад». Воевал в 1981-м, 1987-м, 1988-м, 1989-м годах. Дважды контужен, один раз ранен. Награжден орденом Красной Звезды, медалями. Полковник. Один из основателей «афганской» песни, автор «Батальонной разведки», «Мы уходим»</z>
Мне рассказывали, как лет пятнадцать назад один отставной офицер обратился в Москве к крупному чиновнику в обществе советско-вьетнамской дружбы с просьбой зачислить его в члены этой организации. Когда у него резонно осведомились, какое отношение он имеет к Вьетнаму, офицер простодушно ответил, что в середине 60-х годов принимал личное участие во вьетнамо-американской войне. Чиновник подозрительно посмотрел на офицера и сухо ответил, что не располагает никакими данными об участии советских войск в этой войне...
Как говорится, это было бы смешно, если бы это не было так грустно. Но, в любом случае, на правду похоже... Ведь отправка наших полков во Вьетнам, которая началась где-то весной 1965 года, держалась в тайне поистине глубочайшей. Перед вылетом во Вьетнам у солдат и офицеров отбиралось военное обмундирование, и их переодевали в гражданскую одежду. Все: от трусов до пальто – было исключительно цивильным.
Письма, которые они отправляли из Вьетнама домой диппочтой, жестоко вымарывались цензурой так, что попади они в руки человека постороннего, последний понял бы из них лишь одно: авторы писем отдыхают где-то на юге, жуют бананы и отдыхом своим довольны исключительно. Впрочем, что письма! Один из советских военных специалистов вел во Вьетнаме дневник. Ничего особенного – такой дневник во все времена вели на всех войнах все командиры. Об этом каким-то образом узнали в Москве и дневник отправили в Советский Союз, и не кому-нибудь, а самому начальнику Генштаба. Он не посчитал за труд прочесть его лично, и вот его дословная фраза: «Сжечь немедленно, и сжечь здесь же, в стенах Генштаба!» А вот факт сегодняшних дней. Бывший в те годы начальником штаба советских военных специалистов полковник Борис Александрович Воронов пишет мемуары о тех событиях, и для уточнения некоторых дат обратился недавно в военный архив с просьбой ознакомиться со своими донесениями, которые отправлял в то время из Вьетнама в Москву. Полковнику отказали наотрез. Полковник был потрясен: ему не доверяют его же донесения, написанные его собственной рукой!
Один остроумный полководец однажды заметил: «Это была такая тайна, что мы ее даже забыли»:
Все, кто воевал во Вьетнаме, должны были забыть свою тайну, должны были забыть, где и как они когда-то воевали...
И тем не менее, как не без иронии заметил однажды другой остроумный человек, «в России все секретно, но нет ничего тайного». По крайней мере, я отлично помню, как в конце 60-х годов в стране оглушительным успехом пользовался следующий анекдот: советский военный специалист объясняет летчику-вьетнамцу устройство «МиГа» и, показывая на одну красную кнопку на приборном щитке, предупреждает: «Ее, парень, нажимай только в самом безвыходном положении». И вот однажды в бою летчик-вьетнамец, попав в отчаянную ситуацию, вспоминает о загадочной красной кнопке и с последней надеждой нажимает ее. И вдруг его сзади похлопывает по спине чья-то тяжелая рука, и кто-то по-русски говорит: «Ладно, приятель, отваливай от штурвала. Попробуем выкарабкаться из этой переделки».
Правда, сегодня вынужден признать: анекдот этот, может, и был смешон, но был и неточен. Да, во Вьетнаме и в самом деле находились наши самолеты-перехватчики. Из все тех же соображений секретности их доставляли туда в разобранном виде. Собирали самолеты уже на месте наши сборщики. И «обкатывали» после сборки тоже наши летчики. А потом в спарках обучали летать на них вьетнамцев. Но этим все и ограничивалось. Если в поле зрения появлялся вдруг американский самолет, наш пилот немедленно сажал свой МИГ-4. Не вступать с американскими летчиками в бой ни при каких обстоятельствах – таков был категорический приказ Москвы, и он неукоснительно соблюдался.
Выходит, повторяю, анекдот тот к летчикам не имел отношения решительно никакого. Зато он вполне подходил к нашим ракетчикам, которые, кстати, и представляли в подавляющем своем большинстве советские войска во Вьетнаме (общее их число за все годы вьетнамской войны составило порядка 10–12 тысяч человек). В распоряжении наших дивизионов, которые в основном базировались в районе Ханоя и Хайфона, имелись тогда ракеты «С-75» класса «земля-воздух». Вьетнамцы с ними первое время обращаться не умели. И непосредственный бой этими ракетами поначалу вели мы сами. Вьетнамцы же сидели за спиной нашего ракетчика и лишь наблюдали.
Кстати говоря, первые три американских самолета сбил офицер Федор Ильиных лично. Причем умудрился сделать это одной ракетой – она попала в ведущего, за которым плотно следовали два ведомых.
От разлетевшихся кусков первого самолета погибли и остальные. В знак личной признательности министр обороны Советского Союза отослал ему к Новому году с нарочным из Москвы ящик отборного армянского коньяка, а каждому офицеру и солдату дивизиона – по бутылке водки и бутылке шампанского... Дата эта – 24 июля 1965 года – насколько мне известно, празднуется сегодня как день рождения вьетнамских ракетно-эенитных войск, а Федора Ильиных сами вьетнамцы с тех пор называли не иначе, как «второй после Хо Ши Мина»...
Опять же, кстати, и первые два американских B-52, тоже были сбиты советским дивизионом полковника Бойкова, и случилось это осенью 1967 года у 17-й параллели, куда за несколько дней до этого было тайно переброшено это подразделение.
«Поставь, мама, свечку за день 6 августа 1965 года»,– писал домой капитан Рим Казаков, офицер наведения «С-75». На шифрованном этом языке, понятном лишь его родным, загадочная фраза означала, что 6 августа капитан Казаков сбил очередной самолет противника.
По неофициальным (они нигде публично не оглашены), но опять же, вполне достоверным данным, с лета 65-го по 68 год – период наиболее ожесточенных американских налетов на Северный Вьетнам – таких свечек, если все матери наших солдат и офицеров последовали бы примеру матери капитана Казакова, должно было сгореть в русских церквях 1044 штуки... А за всю войну уничтожено 4188 американских истребителей и бомбардировщиков...
Вы можете спросить: догадались ли американцы, чьи ракеты сбивали их самолеты, кто сидел в стартовых кабинах пусковых установок! Увы, наивнее вопроса не придумаешь. Если, скажем, 25 числа генерала Абрамова в глубочайшей секретности (как же, черт возьми, обожаем мы эту секретность!) принимали во вьетнамском посольстве, уже 26 числа американские передатчики сообщали: «Вчера в посольстве был принят командующий всем контингентом советских войск во Вьетнаме генерал Абрамов. Сказано было то-то». М-да...
Как бы там ни было, война есть война, и на ней случается всякое. В том числе вполне возможны и досадные разногласия в тактике ведения боев между кровными, казалось бы, союзниками. Но нередко случались разногласия другого рода, которые вызывали у советского командования по меньшей мере недоумение. Скажем, советскими спецами предельно скрупулезно велся учет подбитых нашими дивизионами самолетов противника. К примеру, точно известно: за прошедшую неделю ракетно-зенитными дивизионами сбито, положим, 12 американских самолетов. И вдруг на совместном советско-вьетнамском совещании встает заместитель начальника Генерального штаба вьетнамской армии и, подводя итоги недели, заявляет: «Да, неплохо повоевали ракетчики, сбив двадцатью ракетами два американских самолета». Советские несколько озадачены: почему два! Ведь сбито двенадцать. А докладчик делает паузу и продолжает: «Но поистине выдающихся успехов добились отряды самообороны девушек, которые, переняв боевой опыт отрядов самообороны стариков, сбили из карабинов 10 американских самолетов, потратив на них всего лишь двадцать патронов...» У наших военных спецов от изумления и вовсе нижние челюсти отвалились. Кто-то из наших генералов не выдержал и бросил в зал едкую реплику: «Зачем же мы вам тогда ежемесячно эшелоны ракет шлем! Давайте пригоним во Вьетнам один вагон патронов – его вам на всю американскую авиацию хватит!»
Заместитель начальника вьетнамского Генштаба сделал вид, что не понял перевода. Но после совещания подошел к генералу и стал ему внушать: «Вы не понимаете, генерал. Ведь у нас идет народная война. И нам надо подобными примерами поднимать энтузиазм народа. Это тонкости политики, генерал...»
Твердо знаю лишь одно: нашим спецам было в те годы явно не до шуток. Их не допускали к военнопленным. Но это было еще полбеды.
Им не позволяли ознакомиться с электроникой и вооружением ими же собственноручно сбитых американских самолетов (насколько мне известно, лишь однажды, в честь 50-й годовщины Октябрьской революции вьетнамская сторона преподнесла советской стороне американскую трофейную ракету, с надписью, начертанной красной краской на ее борту: «В дар Советскому правительству». Воображаю, с какими кислыми физиономиями принимали этот «безвозмездный дар» представители нашей страны – той самой, между прочим, страны, которая к тому дню поставила Вьетнаму уже десятки своих собственных ракет, правда, без надписей красной краской).
За все эти годы войны мы потеряли убитыми 13 человек. Цифра неправдоподобно мала, но, тем не менее, это так. Плюс несколько десятков раненых. Плюс несколько сошедших с ума от бомбежек.
Черт его знает, наверное, мы и вправду отделались во Вьетнаме легко. Наверное, нам и в самом деле неправдоподобно, фантастически везло. Но это то, что касается потерь. Что же до приобретений, то они, на мой взгляд, оказались весьма двусмысленными, рискованными и даже опасными – успешно отвоевав во Вьетнаме, советское руководство еще более твердо укрепилось в своем убеждении, что сила оружия – самое эффективное и надежное средство достижения своих политических целей. За Вьетнамом последовали Лаос, Камбоджа, Египет, Сирия... В конечном же счете все это закончилось афганской трагедией, где уже мы выступали в той же, практически, роли, в какой находились во Вьетнаме американцы.
Впрочем, это уже другая история...
<z>Игорь Морозов</z>