Костоломы

<z>Политическое убежище</z>
Рудольф Хамитович Нуриев родился 17 марта 1938 года в Иркутске. Заниматься танцами он начал достаточно рано, став участником иркутского детского фольклорного ансамбля. А в 1955 году, окончив школу, Нуриев приезжает в Ленинград и поступает в хореографическое училище имени Вагановой. Здесь по достоинству оценили его талант, благодаря чему в 1958 году он становится солистом одной из ведущих трупп страны – балета Академического театра оперы и балета им. С.М. Кирова. (Сегодня театру возвращено его прежнее название – Мариинский театр.) На его сцене Нуриев сделал свои первые шаги в качестве продолжателя традиций Вацлава Нижинского, стремясь к тому, чтобы танцовщика воспринимали не просто партнером балерины, а полноправным участником происходящего действия, способным создать самостоятельный сценический образ.
В мае 1961 года Нуриев в составе труппы Кировского театра выехал на гастроли в Париж. Столица Франции произвела на избалованного богемным образом жизни Нуриева неизгладимое впечатление. Познакомившись с французскими артистами и поклонниками театра, он совсем потерял голову. А будучи гомосексуалистом, он не смог удержаться от контактов с местными «голубыми», что не могло пройти незамеченным для агентов КГБ, находившихся в составе труппы. О том, что случилось дальше, можно судить по докладной записке председателя КГБ Шелепина в ЦК КПСС:
«З июня сего года из Парижа поступили данные о том, что Нуриев Рудольф Хамитович нарушает правила поведения советских граждан за границей, один уходит в город и возвращается в отель поздно ночью. Кроме того, он установил близкие отношения с французскими артистами, среди которых имелись гомосексуалисты. Несмотря на проведенные с ним беседы профилактического характера, Нуриев не изменил своего поведения...»
Такое поведение Нуриева вполне понятно, особенно если учесть, что ему едва исполнилось 24 года. Но оно же привело к тому, что, как пишет Шелепин, «в начале июня, когда поведение Нуриева стало невыносимым, заместитель директора балетной труппы Стрижевский (сотрудник 2-го управления КГБ – Д.П.) выступил с предложением о досрочной отправке его из Парижа домой». Однако это предложение не нашло поддержки со стороны представителей советского посольства во Франции, которые ясно видели, что выступления талантливого артиста способствуют улучшению восприятия французами образа СССР. Поэтому было решено отложить отправку Нуриева на родину до окончания гастролей в Париже.
16 июня балетная труппа Кировского театра должна была вылететь из Парижа в Лондон для продолжения гастролей. Но когда артисты приехали в аэропорт Ля Бурже, Нуриеву сообщили, что его поездка в Лондон отменяется, поскольку ему необходимо срочно выехать на родину «к больной маме». Это известие ошеломило Нуриева. В те годы отзыв артиста с гастролей означал только одно – он становился «невыездным», а значит, на его карьере можно было ставить крест. Решение, что делать дальше, созрело у Нуриева мгновенно – сказались частые встречи с французскими друзьями. Он подошел к офицеру пограничной охраны и попросил политического убежища. Интересно, что этим офицером оказался русский эмигрант Григорий Алексинский, в годы гражданской войны находившийся в частях Белой армии. Узнав, кто обращается к нему, он решил ни слова не говорить по-русски, опасаясь того, что о его национальности узнают журналисты, для которых это обстоятельство станет доказательством существования заговора с целью помочь Нуриеву бежать на Запад.
<z>Костоломы</z>
В Москве побег Нуриева вызвал вполне предсказуемую реакцию. И с согласия «инстанций» КГБ начал кампанию шантажа и запугивания артиста. Перед своим первым спектаклем с западной труппой, когда он должен был танцевать партию Синей птицы в парижской постановке «Спящей красавицы», Нуриев получил эмоциональные письма от родителей и бывшего преподавателя Александра Пушкина. В них его умоляли не предавать родину и вернуться в Союз (необходимо отметить особо, что на заочном процессе в СССР адвоката для Нуриева нанял именно Пушкин). Несмотря на психологическое давление, Нуриев заставил себя выйти на сцену, но даже там ему попытались сорвать выступление.
«Не успел я выйти на сцену, – вспоминал он,– как раздались крики и свист, почти заглушившие музыку Чайковского. Я продолжал танцевать Синюю птицу, но за туманными огнями рампы... Я был абсолютно уверен, что какие-то коммунисты попытались сорвать спектакль. Я едва слышал музыку и видел летящие в меня кусочки чего-то похожего на стекло, но продолжал танцевать...»
В результате первая попытка запугать Нуриева и сорвать его выступление, предпринятая КГБ, провалилась. А вскоре он был приглашен на работу в Королевский балет в Лондоне. 21 февраля 1962 года состоялся широко разрекламированный дебют Нуриева в Ковент-Гарден, где он танцевал «Жизель» с великой английской балериной Марго Фонтейн. Спектакль завершился оглушительным успехом – Нуриева и Фонтейн зрители 23 раза вызывали на поклон, после чего всем стало ясно, что родился один из величайших творческих союзов в истории танца. В Москве же были в ярости от успеха Нуриева на Западе, который захлестнула волна «рудомании». Кроме того, масла в огонь подлила публикация спустя несколько месяцев мемуаров Нуриева, в которых он описывал свой «прыжок к свободе». В результате 13-му отделу (диверсии и террор) ПГУ КГБ было дано указание разработать в отношении Нуриева «специальную операцию». Как следует из книги бежавшего в Англию в 1992 году бывшего сотрудника архивного отдела ПГУ КГБ Василия Митрохина (Andrew C., Mitrokhin V. The Mitrokhin Archive. The KGB in Europe and in the West. 1999), речь шла о том, чтобы сломать Нуриеву одну или обе ноги.
Первый раз это предложение упоминается в ноябрьском 1962 года плане операций 13-го отдела, направленных против наиболее известных перебежчиков. И, несмотря на то, что оно не было претворено в жизнь, от него не отказывались и в дальнейшем, о чем свидетельствует реакция КГБ на побег летом 1970 года Натальи Макаровой. Современница Нуриева, она осталась в Англии во время лондонского сезона балета Кировского театра в Королевском Фестиваль-Холле. В отчете КГБ ее, разумеется, назвали «политически незрелой личностью с низкими моральными устоями», а в записке руководства ПГУ КГБ о возможных мерах в отношении Макаровой говорилось:
«В зависимости от результатов «специальных операций», предпринятых в отношении Нуриева и направленных на снижение его профессиональных возможностей, нужно будет обдумать проведение аналогичной операции в отношении Макаровой с тем, чтобы локализовать отрицательное воздействие ее предстоящих выступлений в Великобритании и Соединенных Штатах. Если активизируются британские средства пропаганды и предоставленная Макаровой информация будет использоваться для очернения жизни в Советском Союзе, будут разработаны дополнительные меры».
Были ли реализованы эти планы или остались только на бумаге – неизвестно. Но однажды Макарова получила небольшую травму за сценой, когда от декорации отвалилась балка. Впрочем, стало ли это «специальной операцией», проведенной КГБ против сбежавшей балерины, или результатом халатности рабочих сцены, до сих пор остается неясным.
<z>От судьбы не уйдёшь</z>
Что же касается Нуриева, то он более 15 лет был звездой Лондонского королевского балета и являлся постоянным партнером Фонтейн. Когда они встретились, Фонтейн было 43 года, а Нуриеву – 24, но их дуэт был, пожалуй, одним из самых блистательных за все последние десятилетия. Именно благодаря этому партнерству Нуриева и стали считать величайшим танцовщиком XX века. Некоторое время их связывали и личные отношения. Фонтейн даже родила дочь от Нуриева, но вскоре после этого умерла.
В 1982 году Нуриев получил австрийское гражданство, а последние свои годы прожил во Франции, поскольку с 1983 по 1989 год являлся директором балетной труппы парижской Гранд-опера. Но все его творческие и жизненные планы перечеркнула страшная болезнь – СПИД, которую обнаружили у Нуриева в конце 1984 года. Он сам пришел на прием к молодому парижскому врачу Мишелю Канези, с которым познакомился за год до этого на Лондонском фестивале балета. Его обследовали в одной из престижных клиник и поставили убийственный диагноз – СПИД. По одной из версий, Нуриев подхватил эту болезнь не естественным (половым) путем, а по чистой случайности. Якобы однажды он неосмотрительно перебегал дорогу и был сбит автомобилем. В больнице ему сделали переливание крови, во время которого и был занесен вирус.
Весть о том, что он болен «чумой XX века», Нуриев воспринял совершенно спокойно, видимо, рассчитывая вылечиться с помощью своих денег. С этого момента он стал выделять на свое лечение до 2 миллионов долларов в год. Канези и его знакомый вирусолог решили лечить Нуриева новым лекарством, которое следовало вводить ежедневно внутривенно. Однако такого «ритма» Нуриев не выдержал и через 4 месяца отказался от инъекций. После этого какое-то время СПИД не давал о себе знать. Но в 1988 году Нуриев вновь обратился к врачам и попросил их провести курс лечения экспериментальным препаратом – азидотимидином. Однако и это лекарство не помогло.
Летом 1991 года болезнь начала прогрессировать, а весной следующего началась ее последняя стадия. 3 сентября 1992 года Нуриев приехал в Париж, чтобы провести в этом городе свои последние 100 дней. Ему вновь требовалось лечение в стационаре. «Теперь мне конец?» – постоянно спрашивал он своего врача, но тот не решался говорить ему правду. 20 ноября Нуриев лег в больницу и уже ничего не мог есть – питание ему вводили через вену. По словам Канези, который находился рядом с Нуриевым в последние мгновения его жизни, великий танцор умер тихо, без страданий.
Великий танцовщик похоронен на русском кладбище Сен-Женевьев де Буа под Парижем, где нашли свой последний приют многие наши знаменитые соотечественники, в разное время покинувшие Россию. Недалеко от могилы Нуриева находится и могила известного русского кинорежиссера Андрея Тарковского. Священник расположенной на кладбище православной церкви рассказывает, что родственники и друзья Рудольфа Нуриева устраивали панихиду и по мусульманскому, и по православному обряду, поскольку незадолго до смерти он будто бы принял православие. Но даже если это и не так, Рудольф Нуриев принадлежит всему миру.