Фёдор Федюнин: «Я «бил» по гражданскому зрителю»

Художник, никогда не видевший афганской войны, смог передать на холсте всю её боль. Работа над картиной «Груз 200» продолжалась почти пятнадцать лет

Наверное, появись такая картина сразу по окончания той войны, её можно было бы назвать конъюнктурной. Но Фёдор Федюнин взялся за кисть, когда афганская тема отошла на задний план – солдатская кровь уже вовсю лилась на Северном Кавказе. Впрочем, автор картины«Груз 200» убеждён, что она не потеряла своей актуальности и сегодня.

Но если бы это было не так, вряд ли два месяца назад художник стал бы лауреатом премии ФСБ России в номинации «Изобразительное искусство». Рядовые афганской войны уже почти все сняты с воинского учёта. Да и сама военная кампания, которую вёл Советский Союз «за речкой», становится уже не частью биографии целого поколения наших соотечественников, а страницей истории. Зачем прикоснулся к ней человек сугубо мирной профессии, пытался понять для себя корреспондент «Нашей Версии на Неве». 

– В далёкие теперь уже восьмидесятые почти никто из многомиллионного советского народа не знал, кто такие «двухсотые» или что такое «цинк». Страна будто изо всех сил гнала от себя осознание того, как на Востоке перемалывается взвод за взводом, а неприметные обелиски становятся привычной частью городских кладбищ и сельских погостов…

– Вы знаете, работа «Груз 200» задумывалась чуть позже. Моя учёба проходила на фоне другого кошмара – первой чеченской войны. Когда началась вторая кампания на Кавказе, я набросал эскиз. Меня консультировал замечательный художник, старшекурсница Татьяна Иванюк. Она прошла Афганистан в качестве медицинского работника.

С тех пор эскиз лежал, я никак не мог выйти на формат. То работа, то бытовые дела. Ведь я как любой художник вынужден зарабатывать, и за проекты, не связанные с коммерцией, очень сложно взяться. И вот только в 2014 году, когда появилось помещение, где можно было поставить масштабный холст и спокойно писать, я вернулся к «Грузу 200». Не ожидал, что довольно быстро напишу. Видимо, этот замысел так глубоко во мне сидел, что на всё про всё ушло два с небольшим месяца. 

– Но ведь можно было бы, согласитесь, выбрать иное, менее трагическое прочтение афганской войны…

– «Груз 200» – это то, что Россия, к сожалению, обречена нести на своих плечах. Мы и сегодня переживаем период, когда несём огромные потери, не только в физическом плане, но и в ментальном. Мы рассыпаемся как общество, становимся народонаселением, во многом теряем сострадание и сопереживание друг другу. Я всё это ощущаю ежедневно, находясь в среде студентов и коллег. Люди будто находятся в чувственном анабиозе.

Что это? Психологическая защита, когда и так тяжело жить? А тут ещё ужас, который, слава богу, не на Невском проспекте происходит, а где-то там, не у нас… Мы теряем связи друг с другом, теряем ощущение страны, ощущение Родины. Донбасс – он тоже рядом, но для многих – да гори оно сухим огнём. «Груз 200» – будто камертон. Ведь не какие-то чужие федералы, как их называли в газетах, погибли в Грозном. И не какой-то контингент наших солдатиков, которым не повезло, в 80-е годы не откосивших от армии и оказавшихся в Афганистане, ушёл на небеса. Это наши ребята – учились вместе с нами, играли в одном дворе. Это наши родные люди, которые там погибли! То, что это произошло где-то далеко, нисколько не уменьшает боли потерь.

Несмотря на то, что тематика у работы – военная, я прежде всего «бил» по гражданскому зрителю. Потому что те, кто прошёл войну, как правило, душевно здоровее, чем обычная публика. 

– Лица… Они живут на картине, словно это лица ваших друзей и знакомых…

– Нет, это собирательные образы. Некоторые из них я нашел в тех афганских фотоснимках, которые мне показывала Татьяна Иванюк. 

– Возможно судьба сталкивала вас с другими коллегами-художниками, которые воевали в Афганистане?

– Вы, наверное, будете удивлены. У меня практически не было общения с людьми, которые где-либо воевали. За исключением, пожалуй, моего сокурсника по Всероссийской академии художеств Игоря Шайхова. Замечательный, очень обаятельный человек. С виду бугай здоровенный, но добрейшей души товарищ. Он прошёл Афганистан, действительно воевал. Но наши разговоры закончились давным-давно.

Как-то, совершенно случайно, я показал фотографию картины «Груз 200» двум ребятам – подвозил их на машине, разговорились, и оказалось, что они служили в Чечне. Это мнение было мне дорого – попадаю или нет в общую концепцию. Ребята очень прониклись тем, что изображено на картине. 

– Тогда откуда у вас знание амуниции, вооружения?

– Ну это несложно. Во-первых, сейчас огромное количество документальной литературы. Я провёл в Доме книги не один час. Несколько раз я бывал в музее у Чёрной речки, который создал «Афганвет», что-то оттуда почерпнул. Кроме того Интернет. Хотя всё равно, те, кто прошёл Афганистан, некоторые неточности подметили.

Но когда Суриков посадил Суворова на лошадь в своей знаменитой картине, его долго за это упрекали, говоря, что личный состав переходил Альпы «на своих двоих». А лошадей вели отдельно. И полководец никогда бы не гарцевал на краю обрыва верхом. Однако законы художественного произведения позволяют немного отойти от фотографичности.

Ручаться, что в моей картине все застёжки до последней соответствуют реальной амуниции советского солдата в Афганистане, я не могу, даже изучив многие источники. Главное, основные атрибуты того времени написаны правильно. Хотя в первые годы войны, допускаю, какие-то детали были другими. Например, у БМП, которая изображена справа, 30-миллиметровая пушка появилась, если не ошибаюсь, уже в середине восьмидесятых. До этого использовалась техника предыдущей модификации. Сначала БМП страдали тем, что в горных условиях угол подъёма ствола был ограничен, а появившаяся 30-миллиметровая автоматическая пушка имела больший диапазон. И находясь в ущелье можно было обрабатывать склоны без особого труда. 

– Вы планируете в будущем возвращаться в своём творчестве к военной тематике?

– Когда я работал над картиной «Груз 200», то не слишком задумывался, как её выставлять. Самое главное было – реализовать замысел, я не простил бы себе, если бы всё ограничилось только эскизом. Теперь это холст – по высоте 2,1 метра, длина – 5,2 метра. Стоит в мастерской. Обещают, что скоро удастся экспонировать картину на небольшой выставке. Надеюсь, что в год 70-летия Победы военная тематика будет востребована и удастся показать «Груз 200» ещё несколько раз, как перекличку времен.

Есть ещё эскиз по Чечне. Но он требует досуга и свободного времени, которым сейчас не располагаю. Тем не менее, задумка внутри бродит, и я хотел бы её осуществить. Сейчас закончил работу по Великой Отечественной вой-не, которая будет на выставке в Художественно-промышленной академии. А вообще, наперёд трудно что-то говорить… 

Термин «груз 200» вошёл в обиход после появления в самый кровопролитный год афганской войны приказа Министра обороны СССР от 08.10.1984 № 200 «О введении в действие Руководства по оформлению воинских перевозок в Министерстве обороны и расчётам за них». Отныне при перевозке погибшего военнослужащего на гроб с телом выдавался багажный талон на 200 кг груза, если перевозка осуществлялась самолётом, и на 300 кг, если гроб перевозился по железной дороге. «Двухсотые» продолжают лететь в разные концы России в наши дни.

 



       Кирилл Метелев, "Наша Версия на Неве", № 06 (364), от 16.02.-22.02.2015