Лариса Рубальская: меня не тошнит от шансона

Она – писатель, поэтесса, переводчица. Широкая публика знает Рубальскую как автора песен, которые прославили Боярский, Караченцов, Толкунова, Пугачёва, Кобзон. В преддверии петербургского выступления корреспондент «Версии на Неве» взял у неё интервью. 

–Лариса, сейчас стало правилом хорошего тона говорить о тупости и бездарности современной эстрады. Песни наших исполнителей уже давно кормят всевозможных сатириков, становясь предметом сальных шуток. Как оцениваете их вы?

– Вы знаете, хорошее всегда было, есть и будет. Выделяются некоторые хорошие песни. Сегодня есть формат, ротация, программные директоры, продюсеры, которые определяют – что петь, что не петь. Решающие люди, к сожалению, не всегда хорошо образованы, не всегда знают, о чём говорят. Именно поэтому частенько мы слышим песни, которые можно было бы и не слышать. 

– Как, на ваш взгляд, можно было бы изменить агрессивные потоки дурного качества музыки и текстов, атакующие со всех сторон?

– Нужно чтобы люди, которые поют, не сами писали тексты и музыку, а обращались к профессионалам. Раньше стихи писали замечательные Танич, Фатьянов и другие. А теперь – кто поёт, тот и пишет. Что совершенно неправильно. Как правило, это люди, не наполненные хорошей поэзией – они не читали, не владеют техникой – просто складывают слова на нехитрую музыку. Убеждена – каждый должен заниматься своим делом. Музыку и стихи должны писать профессионалы. 

– Каким, по вашему мнению, должно быть соотношение коммерции и эстрады? В цивилизованном мире – это полноценная индустрия. Однако у нас не в диковинку точка зрения, что именно коммерция разложила отечественную сцену.

– Я, наверное, разделю точку зрения журналистов, которые так полагают. Мы – не Америка и не Европа. У нас совсем другая ментальность. Коммерция ограничивает звучание. Если мы пишем душой, сердцем и мыслями, то не можем уложиться в те рамки, которые нам задаёт сейчас мода. А мода идёт из Европы и Америки. В этом отношении я – ретроград. Думаю, что мы сами должны придумывать, что петь и как, под какую музыку. Коммерческие задачи, которые задает, диктует Запад, они, считаю, портят эстраду. 

– Не могли бы спрогнозировать, как будет развиваться эта отрасль в России?

– По уже заложенному пути, перемены ожидаются минимальные: будут упрощаться тексты, музыка. В общем, она будет развиваться так, как это происходит в мире. Почему-то считается, что нужно выйти на мировой рынок. Но, повторюсь, я так не думаю. Конечно, не предрекаю ей развитие в обратную сторону. Понятно, новое поколение – новые песни. Просто поэтому мне и моим ровесникам остаётся только разводить руками. Нашей эстраде в заданных условия уже некуда деваться – уже как проходит изменение, так и будет идти. 

– Лариса, а какие меры можно было предпринять для повышения качества эстрадной продукции? Это насущная проблема – достаточно включить радио, чтобы уловить уровень нашей сцены – он, как говорят в народе, ниже плинтуса…

– Я бы непременно ввела… Не то что цензуру – слово, прямо скажем, нехорошее. Но какие-то вкусовые рамки, на мой взгляд, просто необходимы.

Во-первых, та же поэзия должна быть построена правильно – не всё может заканчиваться глагольной рифмой, необходимы правильно употреблённые падежи и склонения, должен присутствовать какой-то грамотный сюжет, нужно исключить грубость…

Во-вторых, мы можем рассуждать исключительно гипотетически. Ничего подобного ведь организовать невозможно. Сейчас всё определяют коммерческие начальники. Опять же – нужны профессионалы. Это общая проблема. В принципе, сегодня считаются «сбитыми лётчиками» совершенно замечательные композиторы, прекрасные поэты. Я, например, к этой категории отношусь, наверное. Другое дело, что меня «сбивать» не получается – я летаю в своём направлении, там практически никто и не находится. Но и те, кого принято называть «звёздами», мои песни не поют.

Правда, это мне жить не мешает: сама много выступаю, работаю. То, что звучало раньше в день по десять-двенадцать песен по радио, в телевизионном эфире – у меня сейчас этого тоже нет. Но говорю вам всё это не от горечи – с точки зрения той же работы, всё совершенно в порядке. Просто рассуждаю. 

– Безусловно, спрос рождает предложение. Раз именно дурного качества музыка востребована, значит, есть запрос от публики. В связи с этим хотелось спросить, как она, на ваш взгляд, изменилась?

– Этот вопрос, наверное, не совсем ко мне. У меня регулярно бывают концертные выступления, и приходит та публика, для которой я пишу. Люди покупают билеты за деньги и хотят слышать меня. Другую публику я не знаю. Но, поймите, кто-то тратит свои деньги на концерты иного свойства – значит ему это нужно. 

– Вы как-то сказали: «Мое хобби – собирать... людей. По улицам не просто так хожу – наблюдаю. Надо слушать жизнь». Это верно и по сей день?

– Конечно. Иначе о чём же я буду писать? Мне нужны сюжеты, предметы размышлений. Очень внимательно смотрю по сторонам и слушаю. 

– А не могли бы вы привести какой-нибудь пример такой истории, перекочевавшей с улицы в строки стихов?

– Примеры этих историй – все мои стихи. То, что пишу – в этом меня очень мало, присутствую как наблюдающий автор. Но всё, что написано, написано о людях, которых я встретила на своем жизненном пути, с которыми смогла пообщаться. 

– Помимо попсы, есть и другая сторона медали – так называемый «русский шансон», блатные песни. Подобной музыкой особенно любят терзать людей водители общественного транспорта, превращая повозки в пыточные. Скажите, пожалуйста, почему эта музыка так прижилась в последние годы?

– Соглашусь с мнением, что корни этого явления идут ещё от Владимира Высоцкого, у которого добрая часть репертуара, как бы вы сказали, «блатная». Вспомните хотя бы «всё позади – и КПЗ, и суд». Я бы не стала изначально ругать шансон, в нём ведь есть и достаточное количество хорошего.

Если вы меня спрашиваете, то совершенно честно признаюсь, что меня не тошнит от шансона. Более того – довольно часто, если еду в машине, то слушаю именно шансон. На мой взгляд, там есть свои интересные авторы, такие как те же Митяев или Новиков. Я не считаю, что они поют плохие песни.

У них есть что-то такое… Если не принимать во внимание грубую лексику, то можно сказать: там очень часто встречается нечто искреннее, настоящее.

Я – не ругатель шансона.

И к тому же надо понять – что значит «блатные» песни? Если в тексте песни упомянуты слова: «тюрьма», «нары» – это делает её «блатной»? Просто это вещи о людях, которые были не на свободе… 

– А как бы вы сами могли определить это направление?

– Это не всегда со вкусом написанные, но честные песни. 

– Лариса, не так давно прошёл день переводчика. Не могу не спросить вас про японский язык, который изучили, а после этого работали непосредственно переводчиком…

– Эта страничка жизни уже закрыта. Я изучила японский язык, да. Получилось это почти случайно – столкнулась с объявлением в газете. Заинтересовалась, начала заниматься, а потом просто полюбила этот язык, его совершенно уникальное звучание. Мне приятно, что я одна из немногих, кто им владеет. Потом японский стал частью моей жизни, моей работы. Среди японцев у меня появилось достаточно большое количество друзей. Потом меня это кормило, подняло на новый социальный и экономический уровень. У меня только самые хорошие впечатления об этом периоде, «японском прошлом». Сейчас этим языком пользуюсь только тогда, когда из Японии приезжают мои друзья. Недавно была в отпуске со своей замечательной многолетней подругой – две недели мы с ней говорили по-японски. Это было очень приятно. 

– Говоря о стихах – возможен ли, на ваш взгляд, их перевод? Например, Тарковский был убеждён в том, что подобная манипуляция невозможна.

– Непосредственно переводом стихов не занималась. Но я согласна с Тарковским. Но, с другой стороны, как бы мы жили, если того же Шекспира не перевели Маршак, Пастернак или Лозинский? Пусть по-разному, со своим подходом, но зато мы можем читать великие произведения. Всё равно это необходимо. Вне всяких сомнений, отличается звучание. Нельзя ни на каком другом языке сказать: «Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог». Ну, нет таких слов, например, в том же японском языке. За другие мне тяжело отвечать, но, думаю, там тоже их нет.

Поэзию, действительно, никак нельзя перевести. «Дни поздней осени браня…» Могут предложить любые другие синонимы – «ругают». Но очаровательное слово «бранят» перевести совершенно невозможно. 

«Ты подуй на окно

Тёплым облачком пара,

Нарисуй на стекле

Распрекрасный дворец.

И к истории грустной с названием старым

Измени ты названье

И придумай счастливый конец». 

Лариса Рубальская

 

 

     Фото: Петр Заборовский, "Наша Версия на Неве", № 39 (347), от 13.10.-19.10.2014