Сегодня ночью от нас ушел Михаил Тарасов. Я никогда не звал его так официально. Чаще - Миша. Мы познакомились двадцать лет назад. Тогда в редакции газеты ленинградских "афганцев" "К Совести" появился высокий, несколько грузный очкарик, косматый, больше похожий художника или музыканта. Он и вел себя как-то совсем не по-военному. Не слишком уверенно. Много курил. Говорил правильными фразами, что выдавало в новичке человека образованного и склонного к творчеству...
А через полчаса я уже знал, что был в недавней прошлой жизни Миша офицером-строителем. Родился на Охте, учился на Захарьевской (или где у нас находится высшее военное строительное училище?), потом попал "за речку", служил под Кабулом, был... как это правильнее сказать, отъявленным раздолбаем. Отчего и вернулся, не дослужив положенного в Союз. А еще он никогда не носил медали. По-моему, даже не оформлял необходимые документы, чтобы получить награды.
Он был очень добрым. Любил женщин. Не умел произносить громкие тосты. И постоянно прятался за стеклами очков. Он не любил ссор, всячески избегал их. Страдал из-за постоянных болей в спине, которые начались вскоре после возвращения из Афгана. Миша знал многих, а его знали, наверное, почти все. Все, кто когда-то в прошлой жизни побывали в жарких краях.
Я никогда бы не подумал, что придется писать о нем эти слова. Мы виделись 15 февраля в Доме офицеров. Миша был на костылях, трудно поднимал заросшую голову вверх и негромко ругался, когда видел, что веселые братья по оружию бросают окурки прямо на пол. Он всегда был слишком интеллигентным, даже пил горькую, как принято у интеллигентов, запоем. И всегда возмущался в разговоре, когда вспоминал о человеческом безразличии и цинизме.
Мне кажется, он бы не обиделся, если бы прочитал это. Мы достаточно поработали вместе, чтобы не слишком выбирать выражения, говоря друг о друге. И тогда, в Доме офицеров, он сетовал, что дома лежит архив ветеранских материалов, что нужно сохранить каждый эпизод из когда-то военного и теперь настоящего. За прошедшие двадцать лет из жизни ушло немало тех, кто был нам дорог обоим. И каждый раз, когда мы прощались перед гробом, Миша говорил, что необходимо спешить, что еще лет десять, и та война может остаться только в официальной истории.
Он был удивительно солдатским офицером. И легко общался с людьми, невзирая на звания и ранги. И непременно бывал на всех ветеранских праздниках, наверное врачуя среди "своих" неспокойную душу. Он сначала чуть заикался, вступая в разговор с незнакомым человеком. Но постепенно увлекал собеседника своей журналистской упертостью.
Я не ошибся. Миша не был журналистом. Он стал им. Год за годом, вгрызаясь в эту непростую науку. Герои его статей становились просто друзьями. И начиная корреспондентом, Миша со временем возглавил ветеранский журнал "Командор", выпестованный в середине девяностых в небольшом офисе на проспекте КИМа.
Потом он ушел в "Афганвет". Продолжал заниматься журналом, но пути наши разошлись. Мы редко созванивались. Встречались все больше по памятным датам. Передавали друг другу приветы. И я знал, что где-то в нашем общем городе живет добрый очкарик, увлеченный своей работой... Года полтора назад мы неожиданно стали общаться чаще. Вероятно, наступило то время, когда по-мужицки выросли и вдруг снова захотели окунуться в те послевоенные годы.
Мы встретились в минувшем феврале в Доме офицеров. "Кир, ну как там, - сказал он, тяжело опираясь на костыли, - есть что-нибудь? Так поработать хочется..." А я ответил, мол, Миша, похоже все возвращается и рассчитываю на тебя. "Точно?" - переспросил он...
Через несколько дней Миша сломал позвоночник. Он еще долго боролся... До вчера...
Я не знаю, как ему будет там? И кто поднимает вместе с ним третий тост... За всех тех, кто ушел от нас. Много лет назад или буквально только что. Но все мы запомним его таким - по-невоенному военным, человеком, который прожил непростую, короткую и очень полную жизнь. До свидания, Миша...
Кирилл Метелев