Спектакль «Заповедник» по одноименной повести Довлатова, сыгранный последний раз в этом сезоне на подмостках театра Владимира Малыщицкого, поражает при всем трагизме толкования ощутимым сходством с драматичной иронией первоисточника. Существование в обществе, предлагающем вместо правды и понимания лицемерие и спирт, так и не смогло заставить Довлатова злобно брюзжать или брызгать истеричной слюной. Его проза чем-то напоминает чеховскую сатиру, в чем-то похожа на гоголевские фарсы, оставаясь при этом глубоко индивидуальной.
Сам спектакль сыграли уже в 690-й раз. Не единожды хотели снять из репертуара. В результате следующий сентябрь снова возродит «Заповедник» к жизни. О том, что это самая удачная постановка, раскрывающая мироощущение и, собственно, суть писательской натуры, говорили многие, в том числе и жена Довлатова. Алексей Герман несколько раз смотрел «Заповедник», уловив в нем кинематографические приемы. А сам Малыщицкий в ноябре прошлого года был награжден званием «Режиссер года». Очевидно, ему удалось передать главное – поэзию довлатовской прозы. Очерчивая персонаж лишь парой строк, Довлатов создавал завершенный, живой образ. Причем, изображая убожество недавнего быта, писатель наделял героев редким обаянием. И это нашло яркое отражение в спектакле. Рваные ватники, стеклотара, деревянные ящики – среди этого антуража бедокурит русский дух, порой такой же грубый и неприглядный, как кирзовый сапог, порой – загадочный, как бермудский треугольник. Здесь и майор КГБ с мыслями заправского диссидента, и придурковатый стукачок, и вечно пьяный безрассудный люмпен Михал Иваныч. «Это было с нами, – говорит Малыщицкий, – от этого никуда не деться. Мы соединили три произведения: «Чемодан», «Записные книжки» и, естественно, «Заповедник». Сделали спектакль о талантливом человеке и о России. Чем она тогда жила? Ложью. Довлатов не принимал ложь, ни в искусстве, ни в быту. И вот вроде его выгнали... Но Родина – это мы сами. И все, что было с нами, – Родина. И этого никто не убьет, ни демократы, ни коммунисты».
Спектакль увлекает с первых минут, заставляя забыть об условностях и технологиях театрального искусства. Артисты перестают быть артистами. Перед зрителем – люди, живущие в пространстве между окружившими их невидимыми трибунами. За восемь лет спектакль стал глубже.
Исполнителю главной роли Игорю Сергееву 42 года. Семь из них он играет в «Заповеднике»: «Есть масса мнений о Довлатове, наверное, как о любом талантливом писателе. Одни его знали в повседневной жизни, он
был очень нелегким человеком и для супруги, и для людей, которые с ним дружили. Но о художнике все-таки судят по его произведениям. Это основной его жизненный труд, а бытовая жизнь уже второстепенна. Хотя она дает материал для той литературы, которую он создает. Думаю, свой долг как писателя и человека Довлатов пронес до конца.
Интересно сравнить первые спектакли и то, как я играю сегодня. Помню первые репетиции с Владимиром Афанасьевичем. Он вылетал из зала с криками «объясните ему, что здесь нужно делать!». Действительно, я много чего не понимал в той манере, в какой строит спектакль Малыщицкий. А он не понимал, почему я этого не понимаю…
В первых спектаклях больше пафоса было, максимализма. Начинал я играть в 33 года. Возраст Христа, все такое. Многое воспринималось глобально. Сейчас к некоторым вещам относишься проще, к другим, наоборот, серьезнее. В последнем монологе, который я тогда читал, было больше слез и страданий. Сейчас их нет. Зато появляется некий багаж. Полагаю, годы накладывают отпечаток на актера. Он перестает плакать. Есть такая болезнь актерская – порыдать. И выдавить слезу из зрителя. Этой задачи уже давно не ставится. Все вроде проще стало, но парадокс – глубже, как мне кажется. И зритель, смотревший спектакль семь лет тому назад и увидевший его сегодня, говорит, что спектакль стал менее пафосным и более насыщенным по смыслу»…