Андрей Харитонов: «Человек-невидимка» – просто кукольный театр

<z>– Андрей, почему вас в последнее время не видно на экранах?</z>
– Картин, которые я считаю настоящим кино – по вложению, по творческому потенциалу, по конкурентоспособности, – сейчас очень немного. В одной из них мне удалось сняться. Я имею в виду «Романовы. Венценосная семья». Я счастлив, что успел поработать в настоящем кинематографе. Хотя роль небольшая, но достойная, об этом можно говорить не стесняясь…
<z>– А есть фильмы, за которые Андрею Харитонову стыдно?</z>
– Мои педагоги говорили: о том, что сделано, нельзя говорить пренебрежительно. Оценивать – дело зрителя. Теперь, насмотревшись американских фильмов, понимаешь, что «Человек-невидимка» – просто кукольный театр. Но фильм вышел в 84-м году, в пик эпохи застоя. Мне рассказывали ребята, которым сейчас тридцать, что в детстве они пешком ходили в соседнюю деревню каждый день, чтобы «Человека-невидимку» посмотреть. При советской власти, если картина за месяц набирала свыше 14 миллионов зрителей, артисты получали повторные постановочные. Мы их получили! Тогда в рейтинге журнала «Экран» на первом месте стоял фильм «Пришла и говорю» с Аллой Пугачевой, а на втором – «Человек-невидимка». Так что я этому фильму благодарен: меня дети стали на улице узнавать.
<z>– Снимая «Жажду страсти», вы хотели сделать именно фильм ужасов? Помню, на премьере в «Октябрьском» я весь сеанс просмотрела его сквозь руки – так страшно было…</z>
– Фильмы ужасов я любил всегда. У нас об этом только сейчас стали говорить, а американские исследователи давным-давно заявили, что это самый лучший способ для социальноадаптированного зрителя отдохнуть, снять стресс. Все равно все понимают, что это шоу, кровь – всего лишь краска, а адреналин между тем выделяется.
<z>– Говорят, что вам удалось провернуть при съемках этого фильма продюсерский эксперимент?</z>
– Было начало перестройки и ощущение вседозволенности. Я одолжил деньги у, как потом выяснилось, «левой» бригады, хотя она работала под маской ЦСКА. Мы окупились в десять раз… Будучи сам артистом, я тратил на актеров значительно больше, чем на все остальное... В те годы российская картина стоила 750 тысяч рублей. Еще тогда я знал из достоверных источников, что будет страшная инфляция и что произойдет с долларом, поэтому все гонорары выплатил до начала съемочного процесса. Артисты были такого уровня, что не возникало даже мысли, что они могут меня подвести.
Ну и, конечно, испытал ужас, когда приглашал на роль Анастасию Вертинскую, хотя у нас еще с «Овода» сохранились очень хорошие отношения. Я не представлял другую актрису в этой роли. И вдруг я слышу: «Андрюшенька, ты что, закончил какие-то режиссерские курсы или, может быть, ВГИК?» У меня потек холодный пот, и вдруг она говорит: «Не переживай, я просто хочу выяснить, что нам дала перестройка…»
После «Жажды страсти» меня вызывали в Большой дом на допросы, где показывали документы, по которым якобы под нашу картину перегонялись из Финляндии какие-то вагоны с видеокамерами, микроволновыми печами. Я говорил: «Хорошо бы так было, но на самом деле ничего этого не было. Тем более мы снимали все на пленку, а не на видеокамеры». А ребята, которые нам давали деньги, все равно уже были в Канаде и в Финляндии, и мы с трудом нашли правопреемника этой фирмы, чтобы вернуть деньги. Они и не надеялись, что какая-то прибыль будет, а она оказалась серьезной. Мы все отдали. Но потом снимать кино стало нерентабельно.
<z>– Знаю, что у вас много нереализованных сценариев. О чем эти несостоявшиеся фильмы?</z>
– А они все разные. К примеру, музыкальная комедия «Жаба»: современные вариации на тему царевны-лягушки. Но сейчас без компьютерной графики никуда, а секунда стоит полторы тысячи долларов. Этот сценарий в свое время взяли на господдержку, но тут Госкино приказало долго жить.
Еще был сценарий про «новую русскую», в хорошем смысле этого слова. Но сейчас никого не волнует содержание, всегда следует вопрос: «А сколько вы из этого будете делать серий?» Главное сейчас не сюжет, а сколько максимально серий можно сделать из материала. Я могу пять, а им нужно минимум пятнадцать! Но тогда все это не имеет смысла. Телевизионное производство – это «быстрые деньги»: артисты – неважно какие, снять бы побыстрее и быстренько продать на телевидение, потому что «эфир, эфир, эфир». Сейчас уже не хватает режиссеров, столько снимается разных сериалов. Можно, в конце концов, задаться целью и сесть написать сериал, но на это нужно жизнь положить, чтобы сделать серьезно.
<z>– Четырнадцатисерийный фильм «Жизнь Клима Самгина», в котором вы снимались, наверно, тоже можно назвать сериалом…</z>
– Да, но снимался он три с половиной года, а не пару месяцев. Правда, обидно, что тогда началась перестройка, и этим шквалом совершенно был раздавлен Горький. А тут еще и наш «Клим». Но, пожалуй, именно там моя самая любимая роль. Виктор Титов, к сожалению, ныне покойный, очень серьезно подошел к фильму. Я приехал на пробы, мы с Виктором Амбросьевичем три часа разговаривали, и он сказал: «Ну, все, будешь сниматься». Так было со всеми актерами. Он знал, что артист придет с готовым рисhунком своей роли. И он выиграл. Получилась серьезная картина. Если такие сериалы будут делаться, это будет замечательно.
<z>– Чем живет нынче бывший Овод?</z>
– Сейчас играю в антрепризе «Мужской сезон» с Натальей Егоровой, Светланой Тома, Игорем Бочкиным. Это комедия, но и поплакать тоже можно. Играем каждый спектакль как последний – выкладываемся, ездим с ним по всей России… Снялся в сериале «Инструктор», где играл мафиози-параноика, сейчас работаю в «На углу у Патриарших-4»… Еще я иллюстрирую книгу мистических дамских сказок.