Во время своего визита Адасинский дважды станцевал Дроссельмейера в «Щелкунчике» в Мариинке и провел встречу с местной прессой. Вместо банальной пресс-конференции журналисты испытали на своей шкуре, что же такое он вытворяет с труппой.
Пресса – народ занятой и суетливый, поэтому первым делом Антон вежливо приказал выключить мобильники, попытаться сосредоточиться, а затем выполнить несколько несложных упражнений, характерных для духовных практик. Самым удивительным открытием лично для меня стало упражнение с отрыванием коллег от пола. Никогда бы не подумала, что одного нежелания «отрываться», достаточно для того, чтобы тощее тело «партнера» отяжелело килограмм эдак на десять! Адасинский – не только обаятельный, но еще и чрезвычайно убедительный учитель. Думаю, что через час нашего занятия не у одного моего коллеги мелькнула шальная мысль: а может, бросить все и пойти за этим человеком… если возьмет, конечно.
– Антон, какова цель тех трехдневных отборов, которые вы проводили в Питере?
– Цель – представить через какой-то срок новую театральную труппу, которая будет воспитана по принципу «Дерева». Второго «Дерева» не получится – слишком много сил и времени на этот проект было потрачено. Это будет другой театр. Мне уже не интересно просто учить народ, а потом говорить: «Счастливо, встретимся как-нибудь». Я хочу дать людям все возможное – контакты; фестивали; научить менеджменту; офисной работе; тому, как выживать, наконец.
– Откройте профессиональный секрет, по каким критериям народ отбирали?
– Основной критерий – это то, сколько человек может отдать в жертву. А нужно отдать все – тогда что-то получится. Начальных умений мне не нужно – я работаю со спортсменами, с идиотами, с кем угодно. Главное, чтобы у человека был «мотор», тогда я из него сделаю все, что хочу. Чем чище «табула раса», тем проще… Нет, ну, конечно, если она совершенно чистая – это уже маразм, но… Есть ограничения по возрасту, потому что со временем появляются «якоря», с которыми уже не расстаться. Конкретные цифры назвать не могу.
Бывает, что человеку двадцать пять, а у него уже двое детей и никуда из страны он не поедет. У меня свой принцип работы, может быть, он покажется кому-то жестким.
– Вы говорите, что иностранцы более открыты. А почему же, в таком случае, в новую труппу набираете «зажатых» русских?
– Да, что касается честной, прямой энергии – тут у иностранцев действительно все в порядке. Но вот внутренний мир у нас сложнее, замороченнее, интереснее. Человек отдаст все, что у него есть, весь вопрос в том, есть ли у него что отдавать.
– Насколько в ваших постановках важен элемент импровизации?
– Я вообще не понимаю слов «сценарий», «сюжет» или «жанр». Да, у нас существуют отправные точки, тайминг, но не более того. Все меняется каждую минуту. Я становлюсь другим, зритель тоже. Даже если попытаться точно повторять какие-то движения, жесты, они все равно каждый раз будут другими.
– В роли Дроссельмейера в «Щелкунчике» вы очень сильно выделяетесь из общего контекста…
– Тем не менее, если вы замечали, вначале кажется, что я нахожусь в полном контрапункте со всем происходящим, но затем в какой-то момент все очень четко р-р-раз – и соединяется. Мне эта работа и сам проект очень интересны – жаль, что это так редко бывает. Следующий раз произойдет не раньше чем через год. В остальное время Дроссельмейера танцует замечательный Роман Скрипкин.
– Чего вы добиваетесь, отрывая своих актеров от «мира сего», погружая их в иную реальность?
– Я всю жизнь пытался принести на сцену ту реальность, которую я и вы ощущаете. Вот сегодня мы некоторые ее моменты вместе ощутили. Я хочу, чтобы все так жили, хотя знаю, что это – утопия, такого никогда не будет. Один человек копает землю, другой собирает марки, я делаю такой театр.
<z>Фото Татьяны Утемовой</z>