Подвиги бойцов отмечены многочисленными наградами, а лично подполковнику Храмееву вручен орден «За заслуги перед Отечеством» II степени. Однако для командира, пожалуй, куда ценнее любой награды осознавать, что все победы одержаны малой кровью. За полгода боев один милиционер погиб, еще несколько получили ранения или контузии, а остальные отделались по большей части царапинами…
– В отличие от большинства товарищей, прибывших в Чечню в аналогичном качестве – командиров сводных отрядов милиции – я изначально имел высшее военное образование и довольно разнообразный боевой опыт. Если конкретно, то еще в 1986 году закончил Новосибирское высшее военное командное училище, выйдя оттуда в звании лейтенанта мотострелковых войск. Десять лет отслужил в спецчастях внутренних войск, в том числе и в «горячих точках». Потом перешел в органы МВД, был первым командиром Северо-Западного ОМОНа. По крайней мере, то, что окапываться нужно до того, как услышишь свист пуль, знал и за тем, чтобы подчиненные дружили с лопатой, следил. Одна эта азбучная истина уже позволяет существенно снизить потери, но многие командиры ею пренебрегают, как и другими мерами безопасности.
– Например?
– Самый характерный случай произошел, когда чеченцы обстреляли нашу казарму зажигательными снарядами из огнемета «Шмель». Одна такая зараза рванула внутри, и по идее двадцать человек должно было бы по стенам размазать, но все остались живы, отделались ранениями и контузиями. Потом следователи приехали, рты разинули: говорят, не иначе как вас Бог спас... На самом деле Господь, конечно, нас пока не оставляет, но запасной выход я при этом все равно приказал держать открытым, хотя и холодно было.
– И основная энергия взрывной волны ушла туда! Мне о таком рассказывали приднестровские танкисты, спасшиеся из подбитой противотанковой ракетой машины, благодаря открытым люкам, сработавшим по той же схеме...
– Так точно. Отсюда вывод: Бог поможет прежде всего тем, кто помогает себе сам. И при этом не ворует.
– Непонятно, какая тут связь.
– Самая прямая. Если смотреть по отправляемому со складов, то, скажем, продовольствием личный состав в Чечне снабжается даже с избытком. Но когда еще паек дойдет до солдата, а на голодное брюхо много не навоюешь. Когда в одной из операций нам придали мотострелковый взвод, выяснилось, что ребята не ели горячего со дня прибытия на фронт. Какая уж тут забота о безопасности, если в голове все мысли о том, где бы пожрать. Так людей толкают и на мародерство, и на торговлю с врагом, и в засаду они с голодухи попадают, когда уходят в самоволку за съестным.
Зато когда все по-честному, появляются некоторые продовольственные резервы, которые лично я использовал для работы с агентурой. Ведь нищета в Чечне жуткая. Основные отрасли национального бизнеса (торговля оружием, наркотиками, нефтью и людьми, работа в администрации, служба в милиции либо, наоборот, у полевых командиров) всех занять не могут. Поэтому агентов, готовых за мешок крупы регулярно докладывать обстановку и неоднократно предупреждавших о готовящихся нападениях, у меня всегда хватало. А еще очень важно, чтобы о том, что ты делаешь, знало как можно меньше начальства.
Я более чем уверен, что 6-я рота Псковской воздушно-десантной дивизии погибла именно вследствие предательства. Возможности для него просто беспредельные. Как я по уставу должен готовить операцию? Сначала пишу своему начальству, оно сообщает своему. Ставим в известность ФСБ, предупреждаем главу местной администрации, которому мы официально (!) подчиняемся. В итоге всякая секретность теряется, и чеченцы встречают наших по полной программе, не говоря уже о колоссальных потерях темпа. У нас в Урус-Мартановском районе так погиб замначальника отдела милиции. Поехал по делам службы в местную командировку, а там его уже ждали.
– И что же делать?
– Действовать, никого не предупреждая, на свой страх и риск. Для командования в отношении такой ситуации давно уже применяется легенда: отрабатывал оперативную информацию. Конечно, и тут могут быть неприятности – попасть под огонь собственных артиллеристов, не знающих, что твоя группа действует именно в данном районе. Ну и, конечно, в случае провала за несогласованные действия начальство обычно три шкуры сдирает. Зато риск стать жертвой предательства и попасть в засаду – куда меньше.
Под Комсомольским ситуация была совсем иная. Отряд просто держал оборону на участке протяженностью где-то метров двести с задачей препятствовать прорыву гелаевцев. Под ружье тогда пришлось поставить всех, вплоть до нашего врача, кстати, оказавшегося отличным снайпером, но задачу мы выполнили. Позиция была удержана, ни один боевик через нее не прорвался, а около шестидесяти сдались в плен. Немало чеченцев также полегло при попытке прорыва. В частности, один из наших пулеметчиков – прапорщик Александр Смирнов – лично завалил масхадовского эмира, то есть главу районной администрации Урус-Мартана.
Насчет вооружения все не так однозначно, как кажется. Возьмем, к примеру, средства связи. Вот моя рация, которую не слышно на расстоянии свыше 3 километров, а вот трофейная «ALINCA» с 60-километровым радиусом действия. Ее и как радиотелефон можно использовать: передвинул тумблер – и звони себе хоть в Америку! И с приборами ночного видения та же история. У нас они в страшном дефиците, а на той стороне – хоть завались. И российские, чуть ли не прямо из цехов ЛОМО, и заграничные... Стреляй – не хочу.
– Ну уж подавляющий перевес российской армии в боевой технике отрицать невозможно...
– Когда в первую чеченскую мы увидели то, что Вы сейчас назвали боевой техникой – волосы дыбом встали! Сплошь и рядом это был металлолом, считавшийся безнадежно устаревшим еще во времена моей курсантской юности. Танки Т-55, Т-62 и ПТ-76, бронетранспортеры БТР-70, боевые машины пехоты БМП-1, артиллерийские орудия 1938 года выпуска! И поскольку никакой дополнительной защиты на допотопную нашу бронетехнику не устанавливалось, горела она, как спичечные коробки. Тем более, что чеченцы в противотанковых средствах недостатка не испытывали.
Например, когда в прошлом году в Чечню приезжал тогдашний министр внутренних дел Владимир Рушайло, нам, обеспечивающим его охрану, удалось захватить новенький противотанковый ракетный комплекс «Фагот» с четырьмя ракетами. Чеченцы собирались обстрелять из него Рушайло во время оперативного совещания с местным милицейским начальством и на двух «джипах» поехали к месту проведения мероприятия по не обозначенной ни на одной карте тропинке. Но мы-то о ней знали и вовремя перекрыли. Одного положили на месте, троих раненых взяли вместе с ракетной установкой и машинами. Остальные удрали, поскольку наши не могли броситься в погоню – тропа осталась бы без охраны. Поэтому пришлось передавать информацию в ФСБ, которая всю компанию в итоге и повязала.
– Я слышал, что господин министр чрезвычайно щедро наградил Вас за спасение своей персоны...
– Отряд был признан лучшим милицейским подразделением на территории Чечни. Мне вручили именные часы, а ребятам выплатили аж 30% положенного денежного содержания. Попытался я выяснить, где остальные деньги, дошел до замминистра, а тот и говорит: «Вылепи себе снеговика, назови его Рушайло, может, он тебе что и скажет». Денег до сих пор так и нет.
Самое смешное, что, кому мы реально подчиняемся, я толком не понимаю до сих пор. По линии МВД начальство одно, по командованию внутренними войсками – другое, по местной администрации – третье. И все между собой жутко конкурируют. Например, однажды наш отряд провел успешную операцию (которую, кстати, никто из вышеупомянутого начальства не санкционировал), после короткой перестрелки захватил значительные трофеи, в том числе противотанковую ракетную установку с соответствующим боекомплектом. Все это было разделено так, что сама установка досталась коменданту, а ракеты – начальнику ВОВД. Более того, оба потом предъявляли претензии ко мне на предмет того, что я должен был отдать все трофеи именно ему!
Конечно, бардак, но в чем-то даже удобно, работаешь с той структурой, где в данный момент нормальные мужики сидят. Как, например, мой непосредственный командир – генерал-майор Гаджиев, возглавлявший зону безопасности Урус-Мартановского района. Он меня здорово выручил, когда приехали два каких-то чеченских клерка из министерства и стали лепить мне сразу три уголовных дела – связь с боевиками, содержание подпольной нефтяной скважины и на закуску – изнасилование несовершеннолетней. Я, услышав все это, отвез их к Гаджиеву, он объяснил, куда обоим следует идти, и на том все закончилось.
– Сейчас Пресненский межмуниципальный суд наконец приступил к рассмотрению дела о расстреле подольского ОМОНа, который, попав под огонь гарнизона с блокпоста № 53, потерял 22 человека убитыми и 25 раненными. Что там случилось на самом деле?
– Всех деталей я не знаю, но с обеспечением безопасности автоколонн дело действительно обстоит безобразно. Например, чтобы организовать сопровождение, нужно сначала ехать в Урус-Мартан к своему непосредственному начальству, потом в Ханкалу – к вышестоящему, согласовывать все с милицией и комендатурой... Не один день угробишь, пока все бумажки подпишешь. В Ханкалу еще и хрен сразу попадешь. Ведь хотя там практически самое безопасное место, охраны немеряно – поскольку командование группировки чрезвычайно трепетно относится к своей безопасности. И еще постоянно – то обед, то просто поиграть в домино вышли. А бронетехнику сопровождения и вертолеты невозможно получить без магарыча. Причем местную чеченскую водку «Балтика» не берут, требуется минимум ливизовская. До того доходит – бензин вынуждены у чеченцев за свой счет покупать!
На территории Чечни мне мало приходилось общаться с генералами, но из тех, с кем случалось работать, наиболее достойным был погибший 29 ноября прошлого года комендант Урус-Мартановского района Гейдар Гаджиев, о котором я уже говорил. Он всегда поощрял инициативу и при наличии оперативной информации позволял обходиться без лишней волокиты с бумагами. А то пока документацию оформляешь и согласовываешь, бандиты двадцать раз успевают удрать.
– И даже при таком тщательном согласовании обстрелы своих все равно не прекращаются?
– Да, не прекращаются. Потому что если даже вынести за скобки откровенное предательство, когда на блокпост могут просто передать дезинформацию, все равно остается отсутствие взаимодействия между армией, милицией, внутренними войсками и ФСБ. В ставке, например, теоретически знают, что такая-то колонна пойдет туда-то, но далеко не всегда эта информация доходит до блокпостов.
– В случае с подольским ОМОНом все началось с того, что Старопромысловский ОВД получил телефонограмму, что к блокпосту № 53 идет колонна с боевиками... И хотя приехавшие ранее чеченские милиционеры подтвердили, что едет ОМОН, колонну расстреляли.
– Потому что проверить информацию было практически невозможно из-за отсутствия связи. Чеченские милиционеры легко могли сами оказаться боевиками, и чтобы выяснить, врут они или нет, надо связаться с блокпостом, мимо которого колонна прошла раньше. А связи-то и нет. В лучшем случае полуживая рация с радиусом действия от силы пара километров. Результат же такого наплевательского отношения – бессмысленная гибель людей, затягивание боевых действий, а в данном случае еще и, скорее всего, превращение замкомандира подольцев Игоря Тихонова в очередного козла отпущения.
У нас был случай, когда место дислокации отряда было заблокировано крупными силами боевиков, а помощь прибыла только спустя 40 минут. После этого бойцы, особенно во время дежурств на блокпостах, стали опасаться повторения подобной ситуации. Тогда мы организовали учение, в ходе которого федеральные подразделения по моей команде обстреляли прилегающую местность учебно-дымовыми болванками. Бойцам стало ясно, что в случае новой атаки противника помощь будет оказана немедленно, а все возможные места дислокации боевиков мгновенно накрыты огнем, и у них значительно выросла уверенность в себе.
– Как Вы оцениваете боевую и тактическую подготовку чеченских полевых командиров?
– Обо всех сказать трудно, но вот, например, Руслана Гелаева, Арби Бараева и Мовлади Хамсаева, с которыми нашему отряду приходилось иметь дело, – чрезвычайно высоко. Не стыжусь признаться, что многому у них научился, прежде всего, в области тактики ведения боевых действий в горах. Российский военный устав в этой части совершенно непригоден для реальных условий, тогда как у чеченцев вопросы работы мелких групп в горах, организации засад, взаимодействия между ними, маскировки, а также устройство инженерных и фортификационных сооружений доведены почти до совершенства.
В основном там, конечно, дерутся сами чеченцы. Однако в отдельных операциях, когда требуется особо высокая квалификация, наемников бывает до половины. Среди них есть настоящие мастера. Вот в Комсомольском сам видел: в село въезжает наша БМП, оттуда высовывается солдат, их гранатометчик стреляет – и у парня полголовы сносит. Но по сравнению с основной массой боевиков наемники – это капля в море.
– Получается, что среди чеченцев нам опереться не на кого?
– Опереться? Когда ему жрать нечего и работать неохота, а ты его кормишь, тогда можно и опереться. Милиция, администрация, народное ополчение в основном – полные проститутки. Задержишь боевика – приходят, предлагают обменять на 20 автоматов. Или сдает мне командир чеченского ополчения трех арабов-наемников, а потом ему за них деньги предложили. Он опять ко мне: давай арабов назад, а бабки поделим. Иногда чуть до стрельбы с такими «союзниками» не доходит. Звонят какие-то, якобы, от Гантамирова, что я вроде где-то обидел его людей. Ладно, говорю, приезжайте. Едет колонна машин во главе с БТР. Ну, у меня тоже ребята лежат, окопавшись по всем правилам, а за сараем армейцы БМП поставили. Эти орлы не доехали полсотни метров, да и повернули обратно... Так мне на таких вот опираться, что ли? А ведь их подавляющее большинство – нормальных людей здесь очень мало.
Неплохо срабатывают постоянные разборки между чеченцами из-за злачных мест в администрации и милиции. Как я уже говорил, это наряду с торговлей рабами, наркотиками и оружием, один из основных источников доходов местных джигитов, поэтому стучат друг на друга страшно. А иногда и до стрельбы доходит. В одном из поселков Урус-Мартановского района милицейское отделение взорвали. Думали – боевики, а оказались конкуренты, которые тоже ментами хотели поработать.
– И как Вы этим воспользовались?
– Взял семь ящиков из-под боеприпасов, покрасил в зеленый цвет, снабдил щелью и надписью «для вопросов и предложений», заложил взрывчатку, чтобы не сперли, написал, что заминировано, и развесил по всему поселку. Когда кто-то шибко любопытный при попытке снять ящик оставил там часть своего здоровья, остальные уже не трогали. Конечно, кидали записки с руганью типа «козлы, убирайтесь в Россию», но и доносы опускали исправно. И часто с чрезвычайно ценной информацией.
– Ну, хорошо, Вы, другой, третий инициативный офицер на своем месте чего-то добиваетесь. Но в целом, если судить по неотредактированным рассказам воевавших в Чечне, ситуация выглядит достаточно беспросветной.
– Никакой тенденции к стабилизации, о которой любят рассуждать в правительственных изданиях, там нет. Если сравнивать с первой чеченской войной, с оружием сейчас, действительно, немного получше, но воровства и предательства в высших армейских и милицейских инстанциях ничуть не убавилось, а скорее даже стало больше. Ведь Чечня – это бездонный кошелек, где красть с обеих сторон можно бесконечно и безнаказанно. Никто не хочет терять такую возможность, а те, кто не ворует сам, не имеют политической воли прекратить беспредел. Корни чеченской войны лежат в Москве, и я не вижу, чтобы их можно было вырвать, иначе как диктаторскими методами. Те, у кого нет совести, должны чувствовать страх.
<z>Юрий Нерсесов</z>