<z>– Рассказывают, что женщины сходят по вам с ума. Вы этим пользуетесь?</z>
– Возможно, да, раньше пользовался, а сейчас я немножко устал от всего этого. Сейчас меня гораздо больше увлекают мои собственные проекты. На женщин мне очень приятно смотреть, их красота меня волнует. Но лучше просто смотреть.
<z>– Алексей Львович, почему же все-таки с 1996 по 2004 годы вам отказывали в российской визе?</z>
– Это вполне закономерно. В моих документах было написано, что я не имею права ездить ни в одну из стран бывшего СССР. И если Ельцин и его правительство во время моих приездов в 91-м и 95-м смотрели на это сквозь пальцы, то Путин в конце концов спохватился, что надо делать правовое государство и соблюдать законы. Мне стали отказывать. Собственно говоря, это чистая формальность.
<z>– Можно вас поздравить с российским паспортом, но много лет Хвост жил вообще без какого-либо паспорта. Это сильно осложняло существование?</z>
– Я везде чувствовал себя иностранцем. Но в целом все, что я не мог себе позволить, – это стать президентом Французской республики и участвовать в голосовании. Но зато я чувствовал себя свободным…
<z>– Как вам нынешняя, «путинская» Россия, есть изменения, на ваш взгляд? Лучше и веселее, чем при Ельцине?</z>
– Не знаю, мне нравится то, что происходит. Жить стало лучше, жить стало веселее во всех смыслах. При Ельцине, может, было больше эйфории, ожиданий чего-то сверхъестественного, сейчас они остыли. Но зато пропала и та тягомотина: тяжесть, которая висит в воздухе, когда к тебе могут пристать на любом углу, могут задеть, сказать неприятное слово, как-нибудь обидеть тебя или еще что-нибудь такое. Вот это куда-то ушло.
<z>– Чем вас можно вывести из себя?</z>
– Довольно много чем, прежде всего глупостью. То есть глупый человек – это тот, который задает глупые вопросы.
<z>– Как я?</z>
– Нет, ну, не совсем как вы. Я имею в виду действительно глупцов, которые достают тебя со всякими вопросами: «А как ты себя чувствуешь? Плохо тебе или хорошо? Может быть, ты съешь что-нибудь, Алешенька?» Вот это меня действительно бесит, потому что если я захочу, я попрошу сам.
<z>– Хвост родился в Свердловске, с 1977 года и по сей день живет в Париже, в Петербурге учился в английской школе на Фонтанке, затем совсем недолго в ленинградском театральном институте… Выгнали?</z>
– Мною всегда владело желание стать художником, поэтому и пошел на постановочный факультет. Но там просто стало жалко времени на бесконечные этюды, постановки, черчение театральных перспектив. Я оттуда ушел и стал работать дома.
Мы устраивали домашние выставки, поэтические вечера, обсуждали современное искусство, сочиняли и импровизировали на ходу стихи, песни, вынашивали всякие сумасшедшие идеи. Веселое было время. Но была и другая сторона. В конце 60-х без записи в трудовой книжке я считался тунеядцем, хотя много трудился, занимаясь самиздатом, живописью, литературной деятельностью. Меня за тунеядство три раза судили и три раза сажали в сумасшедший дом. В конце концов мне пришлось эмигрировать.
<z>– А в сумасшедший дом как попадали, неужто свои сдавали?</z>
– Ну, по-разному. Например, я участвовал в проделках одной группы под названием «Хеленукты». Это было сборище, или, корректно выражаясь, небольшая группа поэтов. Я был старше них, и они считали меня своим крестным отцом. Деятельность представляла собой в основном разного рода публичные театрализованные акции.
Мы, например, снимали кино шутливого свойства на восьмимиллиметровую пленку. Цель была спровоцировать людей на улице на всевозможные нелепые поступки. Для чего я ходил с копной сена на голове или с муляжом отрубленной руки в сумке, которая торчала оттуда и истекала кровью. И кто-нибудь это все снимал. С рукой я ходил обычно около Смольного, а потом прямо оттуда попадал в дурдом.
<z>– Когда я была в Париже, мне посоветовали посетить клуб Хвостенко под названием «Симпозион». Джем-сейшн, который вы играли, был хорош, но публика все больше напоминала сброд…</z>
– Да, возможно, поэтому он и закрылся. Он был местом, где я мог регулярно встречаться с друзьями, организовывать их концерты, а также и сам что-нибудь делать. Концерты мои или кого-нибудь, кого я приглашал, спектакли, выставки. Все развалилось само собой, хотя мне, конечно, жаль. Но с другой стороны, я даже рад. Я чудовищно устал, потому что все тащил на себе. Если мне и помогали, то эта помощь всегда была направлена не в то русло.
<z>– Будущие проекты намного дороже, и что же это за планы? Говорят, вы в театральную деятельность ушли с головой? Пишете пьесы…</z>
– Есть такой грех. Мои пьесы по содержанию, так сказать, абсурдны и требуют большой степени условности воплощения. Но ставить их можно. Вот «Запасной выход» был поставлена в одном американском городе и с успехом шел целый месяц. Я сам принимал участие в постановке, моим выходом спектакль начинался и заканчивался. В начале выходил в роли пожарника, а поскольку говорил по-русски, то меня со сцены прогоняли, и действие начиналось по-английски.
В «Симпозионе» я также поставил несколько собственных пьес. Первой была переделка пьесы Горького «На дне». Я сделал из нее мюзикл и сыграл в этом спектакле Луку. А что касается планов, то я думаю и дальше разворачивать музыкально-поэтическую, а также театральную, художественную деятельность в Москве, Петербурге и в других российских городах. Руки-то теперь развязаны.
<z>Фото Вячеслава Черноусова</z>