На сборах военно-патриотических клубов «Союз 2012 – наследники Победы», о которых «Наша Версия на Неве» написала недавно, среди выступавших перед ребятами был один из самых прославленных командиров российского спецназа, подполковник Алексей Ефентьев, более известный по своему позывному «Гюрза». Наш корреспондент записал часть его беседы с участниками сборов.
- Правда, что вы ещё в советскую эпоху захватили на учениях секретный объект?
– Это была полевая техническая база по обслуживанию ядерных ракет. Мы вышли на учения, пошли в тыл «противника», а там стоит что-то с эмблемами строительных войск, но со сторожевыми вышками и стенами 5 метров. Двоих на спортгородке взяли, они: «Мы стройбат!». А по правилам учения полагается сразу правду рассказывать. У меня был один боец, Лемешкин, с 46-м размером ноги. Я ему говорю: «Лемешкин, сделай!», и он ударил в челюсть….
«Пленные» сказали, что это штаб, мы его «заминировали», «взорвали», и вдруг – тревога. Перепрыгнули через забор – и бежать. Оторвались, через двое суток приходим в часть. Мне – раз: наручники на руку, и повели в штаб. Всех бойцов в отдельные кабинеты, писать доклады оперативным сотрудникам. Как во время войны: любая информация должна быть как минимум трёхкратного подтверждения – аэрокосмическая съёмка, агентурные сведения и группа десанта.
Сначала обещали уволить, потом уволили полковника, который по своей недостаточной компетенции не знал о базе, а мне вручили часы командирские и сказали: «Вы помогли вскрыть недостатки в охране особо важных объектов!»
– И где так готовили?
– После службы во флоте, я попал в Бакинское общевойсковое командное училище на десантно-штурмовой факультет. Многие его выпускники отличились в Афгане, и готовили нас на совесть. В горах был учебный центр с условиями, близкими к афганским. Мы там научились стрелять, как ковбои, и бегать, как их лошади. Я брал два «Стечкина» с 40 патронами, и стрелял с двух рук, не целясь с 30 метров. Если три раза промазывал – это был плохой результат.
Учился я с удовольствием, и даже стал кандидатом в члены КПСС (партбилет получил только через пять лет, за три месяца до того как партию отменили, и храню до сих пор). В конце учёбы к нам приехала комиссия, и на «отлично» ей сдали два человека, один из них я. Нас пригласили на торжественный обед, где присутствовал командующий войсками южного направления, герой Советского Союза генерал Зайцев, и я попросился в Афганистан. Сначала попал в батальон охраны штаба армии, а через две недели – в 1-й Джелалабадский батальон… Ну, а потом пошло: Карабах, Баку, Фергана, Чечня, Косово, два ранения, три контузии, тринадцать рукопашных...
Перед моим военкоматом плакат висел: «Если хочешь повидать мир, поступай на воинскую службу». Мне в этом смысле повезло, а многих сослуживцев раскидало по всему миру. Был у меня один подчинённый – Кугулиев, чеченец по национальности (с которым мы сразу друг друга не полюбили, то я его шугаю, то он за мной с молотком гонялся), так он после Карабаха и Чечни записался горским евреем и уехал в Израиль служить, а теперь в Канаде.
– Помогали ли вам в рукопашных схватках занятия каратэ?
– Когда пробежишь 50 километров с 30 килограммами за спиной, то прыгать в воздухе с криком «Киа!» тяжело. Потому что ноги, даже если они у тебя были прямые, после превращаются в колесо. Тут подходит старый казачий пластунский вид борьбы: бой в закрытом пространстве, например, в окопе, с применением лопаты, ножа, автомата и других подручных средств.
Страшнее всего в рукопашной, когда она заканчивается – дрожат руки, тошнит, бывали случаи, когда полученная накануне лёгкая рана, которую боец сам перебинтовал, так начинает болеть, что наступает смерть от болевого шока. Я всё время заставлял подчинённых на учениях заниматься рукопашным боем с оружием, когда от любого удара синяки появляются. После недели-другой таких тренировок страх теряется.
– Спасает ли на войне чувство опасности?
– У каждого человека оно есть, просто его надо немножко развить, и тут важны хорошие командиры. У меня такие были, один из них Олег Александрович Шелухин – у него кулак был с мою голову и два метра рост.
Сначала я о нём думал: «Горел бы ты синим пламенем, а я бы от тебя прикуривал, и тащился!». А потом он стал любимым командиром. Меня несколько раз представляли к «Звезде» (Героя России не всегда удобному для начальства Алексею так и не дали – О.С.), и я решил: «Первым позвоню не родителям, а ему, скажу: Олег Александрович, вы меня сделали настоящим офицером!»
Учась у таких людей, и начинаешь предчувствовать неприятные события. Например, однажды мы шли всю ночь. Ливень, холод, темно – страсть одна. Если вам кто-то говорит, что мы не боимся – это неправда. Не боятся только сумасшедшие в психлечебнице. Все нормальные люди боятся. Страх бывает двух основных категорий. Есть тот, который поражает и делает тебя неподвижным – это плохой страх. А есть страх, который заставляет думать, вывёртываться и выживать – это нормальный страх. Когда иногда с гор тянет ветром – я говорю: вот так пахнет страх. «Любимая» птица бойца спецназа – это жаворонок, который может вылететь из-под ног, так: «Тр-р-р!». И вы не представляете: герои такие все, а быстро падают. И лежат, не шелохнувшись. Потому что это тоже происходит на интуиции.
Так вот, мы шли, и один раз остановились у какой-то горки. И что-то мне она не понравилась. Решил я попросить артиллеристов дать туда залп, из восьми снарядов. Они отвечают: «Снарядов мало, два – и больше не дадим. Вдруг чеченцы в атаку пойдут, а нам отстреливаться нечем будет!» Я соглашаюсь, ну, давайте два. Тем временем бойцы завтрак организуют на пне, и чувствую, мне реально плохо: мурашки по спине бегут. Говорю им: «Ну-ка, свалите отсюда вон туда, под дерево!» Они пошли, и слышу, снаряд один идёт – ну, нормально идёт, судя по звуку. Потом слышу – другой как-то не так идёт. Я только успел крикнуть: «Ложись!», упал в лужу, меня еще пять тел придавило, грязь глаза и уши заливает, а потом взрыв – рядом. Встаём, а вместо пня – воронка.
– Каковы главные задачи спецназа, и как группа готовится к выполнению задания?
– Разведка и уничтожение средств ядерного поражения противника. Разведка и уничтожение его стратегических объектов (мосты, электростанции, штабы и всё, что может глобально повлиять на ход событий). Организация национально-освободительного и партизанского движения среди недовольных режимом вражеской страны и ликвидация её элиты. Войсковая разведка работает до 100 километров от линии фронта, оперативная – от 100 до 300-700 километров, или на дальность работы радиосвязи. Есть такие станции, что работают на 4 тысячи километров.
Перед выполнением задания в группу спецназа приходит оперативный офицер с папкой документов, и мы их изучаем. Важно тут всё: экономика страны, где действуешь, работа полиции, климат, местность… Спецодежда, например, бывает 16 наименований раскраски. Тебе подбирают форму, потом ты изучаешь, где что можно съесть, карту учишь наизусть… Затем готовится боевой приказ и расписывается для каждого солдата, что он должен делать: за чем наблюдать, как поступать в момент столкновения с противником, в момент отхода, когда мы должны есть, где должны копать…
Тонкостей очень много. Например, чтобы сделать для группы спецназа «лёжку», надо сутки работать сапёрной лопаткой. Снимается дёрн, складывается в сторону, грунт уносится не менее чем за 500 метров, рассыпается в речку или в овраг, где его не будет видно. Потом дёрн кладется на место…
А как пройти ночью, без звёзд? Вроде бы есть джи-пи-эс, но он хорошо светится. Вспоминаем, какой в Афганистане был порядок – хочешь что-то посмотреть, подсветив фонариком – падай на землю, вся группа снимет бушлаты и закидает тебя сверху. Иначе всё видно в ночной бинокль. Даже если куришь в кулачок – окантовка более яркая в зелёном свете появится, опытный человек сразу определит источник энергии, и быстро вычислят тебя.
– Расскажите о своём самом тяжёлом бою.
– Один раз, к большому моему сожалению (до сих пор себе не могу простить), у меня погибло сразу 7 человек.
В отряде было 16 отъявленных негодяев (они все негодяи, если в отдельности, а если всех вместе собрать, то это даже не золото, а бриллианты!). Так получилось, что мы попали в засаду – 7 тяжелораненых и 7 убитых. Я кое-как отошёл только, когда в годовщину боя мне мать одного из погибших, которая в этот день всегда его друзей собирает, позвонила и сказала: «Вы приезжайте. Вашей вины в случившемся нет!»
…А в тот день, когда вечером мы вышли из боя, я подрался с майором, из-за которого мы попали в засаду, и сказал, что как будет следующий бой, я его застрелю. Но ему и самому после этого жить не захотелось, вышел на улицу, чеченский снайпер в него выстрелил, но попал в радиостанцию, висевшую на груди. Майор получил ранение, но выжил и трое наших, потом его на себе 10 километров тащили.
– Правда, что спецназовцев учат добивать своих раненых?
– Нет, но учили, что иногда надо собой пожертвовать. Если раненого бойца, которого невозможно вытащить, возьмут в плен, он всё расскажет. Его без всяких пыток, просто психотропным препаратом уколют – и он всё выложит.
– У кого подготовка лучше: у нас или у спецвойск стран НАТО?
– Помню, в Одессе проходили международные соревнования по спецназу, там мы опередили и англичан, и американских «зелёных беретов».
Но сейчас мы отстаём в компьютерных технологиях, в количестве боеприпасов и всего остального. И ещё нам всем, независимо от национальности, надо уметь находить между собой общий язык. Россия выигрывала войны только силой того, что нас объединяет. Тогда «русский медведь» на страх врагам и вылезал из берлоги.
Кстати, знаете, как настоящий медведь из берлоги вылезает? Он оттуда выпрыгивает, как ядерный взрыв: всё вокруг раскидывает, валежник, ветки, брёвна сверху… Выпрыгивает с такой скоростью, что не успеваешь даже винтовку приподнять! Вот так и мы должны.
 |
Советский спецназ в Афганистане, 1987 год
Олег Сергеев, " Наша Версия на Неве", №21 (229), от 04.06-10.06.2012