Евгений Петросян: «В юморе наступили перемены, которых мне не хотелось бы видеть»

Меняются представители власти, сменяются политические курсы, а количество людей, которых знает буквально вся страна, остаётся постоянным. Среди них значимое место занимают сатирики и юмористы. Так, на протяжении долгих лет всероссийскую популярность сохраняет Евгений Петросян. 27 ноября в концертном зале «У Финляндского» состоится творческий вечер Евгения Вагановича. Корреспонденту «Нашей Версии на Неве» удалось взять у него интервью. 

–Евгений Ваганович, скажите, пожалуйста, какие различия вы находите между советской эстрадой и современной российской?

– Советская эстрада в силу ряда обстоятельств была удивительной, более проникновенной, западала в душу народа. Государство отменило церковь, и призыв к состраданию, взаимопониманию, призыв к оптимистическому взгляду на мир, к добру, если хотите, взяло на себя советское искусство. Я отбрасываю идеологическую его часть – говорю о художественной стороне, о взгляде на человеческие взаимоотношения, в которых оно разбиралось.

Безусловно, это искусство опиралось на достижения дореволюционной культуры. Существовало, как я говорю, на шлейфе тех законов и понимания жизни, которые у нас перед 1913 годом достигли серьёзного уровня. Между прочим, так же, как и образование в те же годы. У нас была одна из самых сильных в мире систем образования – она впитала и немецкие традиции, но обогатила их своим масштабом, менталитетом. Образование в СССР тоже было очень неплохим.

И сдаётся мне, в перестроечное и постперестроечное время мы попытались разделаться со всем этим, попытались отречься от всего, не глядя, наотмашь отбросить и позаимствовать новые западные ценности. Это не принесло нам хорошего результата. Плоды такого подхода мы и пожинаем теперь. 

– И юмор не является исключением…

– Да, он дарован человеку Господом во спасение души. Юмор – это разрядка, положительные эмоции. Юмор не только развлекатель, но и терапевт. Он может и утешить. Поэтому он, как составная часть жизни, не мог не меняться в новом измерении. Он, к сожалению, тоже подпал под влияние Запада. Мы в этом убедились.

Думаете, что только на Украине за двадцать лет выросло новое поколение, которое воспитано совершенно по-другому, а у нас молодые люди до недавних времен разве не были сориентированы на Запад? Мне до слёз хотелось бы видеть молодых благополучными, радостными, но самое главное – нравственными, культурными людьми. Хотелось видеть таких людей и в юморе.

К сожалению, это сейчас редчайшее явление. Когда наступила полная свобода, дошедшая до полной распущенности, а в отдельных, но частых случаях до отхода от человеческих канонов жизни, – тогда и в юморе наступили такие перемены, которых мне не хотелось бы видеть…

Притом я не наблюдаю в молодом поколении, занимающемся юмором, профессионалов. Они не имеют театрального образования, они не знают ни жанра, ни искусства, ни его истории. Они не знают, что до них делали коллеги. А без корней перспектива сомнительная... Я за них просто волнуюсь. 

– Вы обмолвились о том, что мы, во многом, восприняли западные ценности. Для современной Америки характерно отсутствие запретных тем. Например, шутки про Иисуса вполне проходят. А каковы, на ваш взгляд, границы дозволенного в юморе?

– Есть темы, которых юмор не должен касаться. Религия – сокровенная область человеческой жизни. Если ты не уважаешь какую либо веру – что само по себе неприлично – ты хотя бы должен понимать: рядом есть люди, которые её уважают, и ты затрагиваешь их святые чувства. Таким образом, ты допускаешь вещи, несоответствующие назначению юмора. Ведь юмор, в конечном счёте, должен нести добро. Даже, когда едко высмеивает неприемлемое в нашей жизни, он защищает лучшую часть жизни. А если он глумится над жизнью – это не юмор, а нечто другое.

В средние века смеялись над уродством людей. Сейчас, нам кажется, что это неприемлемо. С моей точки зрения, самый яркий пример безудержного глумления это, когда Христа вели на Голгофу стражники – они над ним насмехались, пародировали Его, плясали вокруг Него и весело издевались. Вот такой крайний пример. 

– А каким, на ваш взгляд, должен быть юморист?

– Мне кажется, юморист, в первую очередь, должен быть культурным. А что такое культура? Это – многовековой опыт, передающийся из поколения в поколения, чтобы люди верно оценивали явления жизни и раскладывали их по правильным полочкам. Человек, верно ориентирующийся, знает, что и как оценить. Юмор – дело нравственное.

Одна петербургская бабушка прислала мне письмо. У неё был страшный приступ астмы, подумала, что уже погибает, лекарства уже не помогали… Она пишет: «Пошла паром дышать в ванную, чувствую всё… Сползаю по стеночке, задыхаюсь. Вдруг вспомнила ваш монолог – и начала смеяться»... И вдруг, что-то там внутри щёлкнуло и открылось… Я задышала! Спасибо». Это для меня очень дорогой момент. Это и есть сверхзадача художественного юмора.

– Сейчас нередко юмористы складываются в кланы и травят определённых людей. Но ведь юмор должен объединять, а не разобщать…

– Безусловно. Я это называю локальным юмором. Дело в том, что в юморе десятки направлений и технологий… Один из самых примитивных приёмов – когда строишь шутки на унижении достоинства присутствующего или, тем более, отсутствующего. Это недорогого стоит. Вот представьте: я бы пригласил к себе в «Смехопанораму» человека и стал бы над ним издеваться... Я, хозяин передачи, пригласил к себе гостя – и издеваюсь над ним!.. Это выйдет за рамки приличия! В истории такие кружки по интересам бывали и в старину в светских обществах… Например, Гоцци собирал у себя аристократию Венеции, и они там издевались над Гольдони… А он им что-то там отвечал. Сейчас Гоцци и Гольдони – классики и для нас не имеют значения их распри в этих кружках. Для нас важно то, что они сделали в искусстве.

Локальный же юмор смешон лишь тем, чьи интересы он представляет. Настоящий юморист должен объединять всех людей, всю страну, должен защищать интересы всех людей, волновать их. Зрительный зал – это срез нашего общества. 

– Почему, по вашему мнению, советским сатирикам даже при тоталитарном строе удавалось шутить тонко и остро, а теперь, при демократии, мы всё чаще становимся свидетелями выступлений, переполненных пошлыми и глупыми хохмами?

– Думаю, здесь есть парадоксальная закономерность. Зощенко говорил: «Такое впечатление, что меня перевязали веревками, но при этом заставляют делать физзарядку». И в таком стеснённом униженном положении, если есть истовое желание самовыражения художника, если он находит в себе силы это делать – он начинает, как ни странно, «наращивать мускулы». Чтобы уцелеть при таком дополнительном испытании, нужно быть сильным.

Безусловно, в искусстве советского периода не было откровенных сатирических произведений. Но при этом развивалось искусство намёков, художественного иносказания. Зрительный зал находил между строчками даже то, чего автор и не имел ввиду. Находили и безумно радовались. Они были готовы это найти… Тогда уже художник, понимая это, выстраивал выступление, основываясь на пристальном внимании к «подстрочнику». Безусловно, тургеневская мысль – «смешного бояться – правды не любить» – относится к тоталитарным режимам. Но всё равно, с одной стороны, дореволюционная культура и уровень художественного понимания жизни помогали советским людям, с другой, шло наращивание мускулов, шёл поиск новых художественных приёмов… Ведь когда всё запрещено, невольно ищешь приёмы, которые могут неповторимо разукрасить произведение, а вторым-третьим планом люди к тому же поймут смысл высказывания… А по первому плану – это будет просто художественно интересно.

А в перестроечное время сатирики опередили все газеты, на несколько лет раньше начав высмеивать компартию, генсека, Ленина… Мы, можно сказать, открывали запрещённые темы. Сатира в те годы была очень сильной. Она формировала мнение. 

– Американские сатирики иронизируют над тем, что в России формируется тоталитаризм. В частности, говорят, что наши юмористы не могут себе позволить шутить о Путине…

– Когда-то в моей книжке «Петросмешки» было полторы страницы набрано анекдотов про Путина. Я подарил жене Президента эту книгу, попросил передать её супругу. И она передала. Бывают и в КВНе шутки про Президента, даже когда он в зале... А сегодня при пылких политических дебатах об ограничении говорить не приходится… Сейчас во мне, кроме поддержки нашего Президента – никаких иных мыслей на эту тему нет. А вот на счёт Обамы есть ироничные соображения. Такова политическая обстановка. Могу процитировать нашего одного остроумца: «Обама хочет изолировать Россию. У меня вопрос – изоленты хватит?».

Вопрос такой: можно ли услышать юмористическую или просто политическую сатиру в адрес правительства по государственному каналу Америки?.. У них вся сатира на частных каналах. Государственный канал – он государственный. Вот и всё. 

– Скажите, пожалуйста, как исследователь жанра – правда ли, что анекдот как подвид юмора вымирает?

– Юмористический фольклор, в том числе и анекдот, должен вас успокоить и обрадовать, достиг очень больших художественных высот. Я отбрасываю бесстыдство, грубость, неудачные шутки, которые есть в любом фольклоре, даже в том, который мы особенно хвалили – английском. Сейчас там девяносто процентов этого бесстыдства.

А в нашем – только шестьдесят. Сорок же – очень даже художественная часть. Приходите на мой концерт – я вам это продемонстрирую. Юмор стал лаконичным и ироничным. Я не разделяю точку зрения, что анекдоты стали исчезать. Они есть, просто политических анекдотов стало мало, сейчас говорят всё в открытую, без юмора. В сталинские времена, когда за анекдоты расстреливали, они появлялись, как норма завуалированного протеста.

 

       Михаил Берг, "Наша Версия на Неве", № 45 (353), от 25.11.-30.11.2014