<z>От автора</z>
Еще не пришло время для создания широких художественных полотен с глубокими обобщениями. Необходимы многие годы, пока придет переосмысление наших деяний в Афганистане и не откроется много доселе неизвестных страниц той миссии. И уверен – тогда любая приключенческая повесть с невообразимым развитием сюжета окажется наивней тех действительных событий.
А сколько раз соседствовали высокие порывы души и низкие помыслы. Причем первые совершались часто под воздействием пропагандистской бурды, мощный поток которой обрушивался на 18–20 ребят, на молодых офицеров, не имеющих особого жизненного опыта. Никоим образом не хочу бросить этим тень на героизм и мужество ребят, погибших и покалеченных в тех незнакомых, не наших, неродных горах, пустынях, «зеленках». Но до сих пор чувствую в себе раздвоение – командир и исполнитель, я шел в бой и вел за собой подчиненных, теряя боевых друзей, получая ранения и контузии, никак не пойму: неужели то, что мы там делали, и есть выполнение долга во имя Родины?
Еще один «постафганский вещун»? А где ты был раньше, почему тогда, когда посылали, не отказался, а, наоборот, начал готовиться, изучать боевой опыт, новое оружие? А все очень просто: сыграла роль ставка тех же идеологов на юношеское желание ощутить опасность, романтику, преодолеть в себе страх. В 24 года я был трижды ранен, контужен, награжден всеми мыслимыми для этого возраста орденами – Ленина, Красного знамени, Красной Звезды.
И этим жили многие...
<z>Костя</z>
Константина Васильевича Прокопчука я знал с первого дня его пребывания в нашем Кандагарском батальоне и до того черного дня 21 апреля 1987 года, который стал последним и для него, и для 17 наших боевых товарищей...
Не по-осеннему жаркий солнечный сентябрьский полдень. Полчаса назад на аэродроме неподалеку от нас приземлился бело-голубой Ил-76, как называют здесь «горбатый». Прилет таких транспортников означал, прежде всего, прибытие новых солдат и офицеров, и поэтому вызывал особый душевный трепет каждого, у кого срок службы в Афгане подходил к концу.
Вскоре к крыльцу штаба батальона подпылила бортовая машина. «Выгружайся, прибыли!» Навстречу пополнению вышел комбат майор Б. (фамилии некоторых героев не упоминаются по ряду объективных причин – автор). Один из прибывших, невысокий светловолосый капитан, вглядевшись в комбата, бросился к нему: «Сергей Константинович, здравствуйте!» Они крепко обнялись. Было видно, что встретились два старых друга, два офицера, командир и подчиненный. Майор Б. еще до Афганистана знал Костю как отличного офицера и выносливого спортсмена – все-таки мастер спорта по офицерскому многоборью. Добился у старого командования назначения Прокопчука именно в нашу часть.
Но это была «протекция» особого рода. Мы находились на самом юге Афгана, в тяжелейших климатических условиях, совершали боевые выходы на уничтожение караванов, постоянно рисковали здоровьем и жизнью. И, вызывая Прокопчука для службы к себе, Б. не собирался создавать ему каких-то особых условий. Наоборот, в чем мы убедились позднее, поручал всем своим выдвиженцам выполнение таких задач и в таких районах, где были необходимы отвага самой высшей пробы, честность и профессионализм. Такими «любимчиками» в батальоне оказались Володя Гусев, Сергей Лежнев, Слава Шишакин, теперь прибавился Костя Прокопчук. Началась наша совместная служба. Костина – в должности командира роты, и моя – в должности его заместителя.
Моджахеды, используя слабую охрану границ с Ираном и особенно с Пакистаном, буквально каждый день и каждую ночь проводили караваны с оружием, боеприпасами, военным снаряжением. Караваном могла быть и вытянутая в едва различимую в песчаной пустыне цепочку группа верблюдов или ишаков с несколькими погонщиками, и колонна мощных ЗИЛов, японских «Тойот», иранских «Семургов» с охраной, вооруженной до зубов крупнокалиберными пулеметами, безоткатными орудиями, ручными гранатометами, скорострельными автоматами. К тому же искусством проводить караваны владели далеко не все душманы, а поэтому доверялось это сложное дело только самым хитрым, самым опытным и знающим людям. Нам приходилось воевать именно с таким противником.
Прошел месяц. Остались в прошлом упорные, изнурительные занятия с солдатами и сержантами, палящее солнце на стрельбище. Ежедневно тренировались стрелять навскидку, на блеск сверкнувшей в пыли машины, на звуки, на шорохи, учились читать следы караванов, различать типы машин, их количество, давность следа. А по вечерам собирались в гостеприимной каптерке старшины роты старшего прапорщика Махмуда Агаева, пили крепкий чай и говорили... Те, кто служил в Афгане уже давно, рассказывали о своих боевых выходах, о том, как и что надо делать на войне, чтобы задачу боевую выполнить и жизнь сохранить. Каждый делился своим опытом, способом маскировки, учил выбирать место дневки, засады, располагать солдат и сержантов, автоматы и пулеметы, радиостанции и ночные бинокли. Словом, это была школа, кандагарская школа разведчиков, охотников за караванами.
Надо сказать, учились разведывательному мастерству не только новички, но и сами ребята, имевшие на своем счету множество схваток с душманами. Учились, проигрывая раз за разом свои старые бои, готовились воевать, не совершая старых ошибок.
10 октября 1986 года мы впервые вышли на операцию вместе с Костей. По ночам становилось все прохладнее, но днем солнце жарило по-прежнему. На этот раз поехали на «семидесятках» (БТР-70 – бронетранспортер). Командовал бронегруппой майор Хохлов. Машины вытянулись колонной и стали едва различимы в густой, липкой, желто-белой пыли, которая сопровождает любое движение по раскаленной, выжженой земле. Нам была поставлена задача совершить марш и разведать район, где ранее отмечалось оживление действий моджахедов. «Бэтэр» под командованием Кости взобрался на горку, перевалился через гребень и, оторвавшись от основной колонны, стремительно понесся вниз по дороге. Под горкой находился кишлак под названием Таксиль-даркала. Когда машина находилась метрах в ста от первых домиков, навстречу ей вышли неспешным размеренным шагом два человека. Отчетливо были видны «лифчики» с магазинами (нагрудники китайского производства), за плечами – оружие.
Редкий случай: порывистый, сильный ветер, относивший звуки двигателя «бзтэра» прочь, холостые обороты несущейся под склон машины сыграли с душманами роковую шутку... Они не услыхали шума появившегося под самым носом «бэтэра» с шурави. Как рассказывал потом Костя, «духи» буквально оцепенели. Однако, быстро придя в себя, один из них сорвал автомат и пустил очередь по машине. А второй, приладив трубу гранатомета к плечу, пытался поймать в прицел «бэтзр». Константин бросил своему тезке, водителю рядовому Гладкому: «Маневрируй!». А сам спрыгнул на землю и короткими бросками приблизился к «духам» метров на 40-50. Меткой очередью свалил гранатометчика. Второй афганец скрылся в глубине кишлака. Прокопчук бросился за ним. Одна улица, другая... Выбрав момент, нажал спусковой крючок. «Дух» упал, Костя остановился, отдышался и вернулся к своим. Сразу же получил разнос от подъехавшего майора Хохлова за то, что сломя голову, в азарте, один ринулся за душманами. Боевое крещение состоялось.
Бой не прошел для Кости даром. Он понял и то, что ни в коем случае нельзя терять голову, которая должна оставаться ясной и расчетливой при любых обстоятельствах. И то, что в схватке с моджахедами нужно находиться как можно ближе к ним, вплоть до расстояния рукопашного боя. Это сильно давит на психику противника, да и расстояние такое наиболее безопасно для нападающего. И, наконец, Костя понял, что успех в бою зависит от уровня физической подготовки: ведь даже он – мастер спорта, за считанные минуты скоротечного боя почувствовал себя усталым и разбитым.
После этого было много боевых выходов, много боев, где Константин проявил себя с самой лучшей стороны. И уже в ноябре 1986 года он был представлен к награждению орденом Красной Звезды. Спустя месяц – орденом Красного знамени. А после трагического дня 21 апреля 1987 года еще одним орденом Красного знамени – посмертно.
<z>Охота за спецназом</z>
Почти все боевые выходы спецназа, в подготовке которых на различных стадиях принимали участие афганцы – представители МГБ, царандоя или армии – заканчивались неудачей: в лучшем случае безрезультатно или того хуже – потерями с нашей стороны. Их информация (например, о проходе караванов) оказывалась ложной. Взаимодействие с ними, которое было зачастую в силу местной специфики необходимым, оборачивалось ответными усилиями душманов, четко скоординированными по времени и месту. Напрашивался однозначный вывод об эффективной контрразведывательной работе противника. Причем, душманы не только своевременно узнавали о наших общих выходах, но и сами подкидывали через своих агентов такую «убедительную» информацию, при реализации которой попадали в засаду наши группы спецназа. Именно в таком переплете пришлось побывать мне с друзьями в октябре 1987 года.
Кандагар и особенно прилегающая к нему кишлачная зона никогда не контролировались так называемой «народной властью». Днем, когда на улицах выставлялись советские посты и проводились наши колонны, в городе еще можно было видеть некоторые признаки этой власти: работали официальные учреждения, расхаживали офицеры и солдаты правительственных войск. Ночью же безраздельно хозяйничали «духи» из одной крупной группировки, базировавшейся в 15–20 км западнее Кандагара в мощном укрепрайоне. В начале октября ХАДовцы обратились к командованию за помощью в уничтожении этой группировки. Выбор комбата остановился на моей роте, и на следующий же день для полусотни разведчиков началась предметная подготовка. Общее командование отрядом было поручено майору Удовиченко, а меня назначили его заместителем.
План действий, разработанный ХАДовцами, был отметен сразу же после первой рекогносцировки. Они предложили нашей группе, правда, а меньшем составе – 18–20 человек, во время дневной проводки колонн скрытно поспрыгивать с машин и укрыться в доме «надежного» человека. А затем, при наступлении темноты и комендантского часа, уничтожить душманов в течение ночи на улицах города, сделав основную засаду у дома, в который приходил к родственникам главарь отряда оппозиции.
Изучив карту и местность, мы решили встретить «духов» в 4–5 км от Кандагара, в заброшенном кишлаке. Пройти мимо него они никак не могли – дорога была единственной. О точной дате выхода мы не говорили никому. И когда миновал 21 день октября, все ребята в роте вздохнули с облегчением. Во время войны трудно быть несуеверным. Вот уже почти полгода, начиная с апреля, каждый двадцать первый день ежемесячно приносил нам одни неудачи.
23 октября, ближе к концу дня, через Кандагар прошла внешне самая обычная колонна: два затянутых тентами «Урала» в сопровождении двух «бэтэров».
Едва успевшие проскочить по светлому времени машины остановились, как бы на ночь, на первом под Кандагаром посту советских воинов. «Духовские» наблюдатели, если они и сидели на окрестных горочках, вряд ли могли что-нибудь заподозрить – таковы были общие правила для всех наших колонн.
Лишь с наступлением кромешной темноты начались превращения. Из кузовов машин, один за другим, повылезали разведчики. Размяли затекшие ноги. После короткого ужина еще раз проверили оружие, подтянули снаряжение.
Несмотря на небольшое расстояние до места засады – 7–8 км, шли почти четыре часа. Особенно опасно было головному дозору. Земля в этом районе буквально нашпигована минами – и своими, и чужими. Двигаться приходилось, руководствуясь каким-то особым чутьем – по крутым склонам, по неудобным участкам, где минировать никому в голову не придет. И наоборот, старательно обходили удобные широкие тропинки, ручейки с журчащей водой, которая магнитом притягивала уставших людей. К полуночи вышли на последнюю горку. За ней, весь в разбитых дувалах и заброшенных садах, лежал кишлак Кобай.
Еще два часа ушло на прочесывание. И только потом лейтенант Саша Т. с группой в 20 человек остался прикрывать нас на этой горке. А мы с майором Удовиченко и 18 разведчиками спустились в кишлак и заняли два домика на окраине, между которыми шла дорога. План казался нам неплохим: бесшумно снять «духовские» дозоры, огнем из всего оружия уничтожить основные силы моджахедов, а затем уйти под прикрытие группы Саши Т.
Рассвело в начале шестого, прошло еще около полутора часов, прежде чем мы увидели первых людей. Если бы не автоматы за их плечами... Я подтолкнул Бахадыра: «Давай, Наимов, действуй».
Он и наводчик из ХАДа вышли из укрытия, приблизились к «духам» и заговорили по-афгански, приглашая подойти поближе к нашему домику. В одно мгновение эти двое были сбиты с ног, обезоружены и связаны, то же самое было проделано и со второй парой «духовских» разведчиков, которых Наимов и наводчик подвели к домику, где расположилась группа Удовиченко. Не оказала сопротивления и третья пара. Но при обезоруживании следующего дозора, один из «духов» остался на месте. Заподозрив неладное, он успел сорвать с плеча автомат и дать очередь.
В считанные секунды «зеленка» ощетинилась яркими вспышками. Еще не зная точного положения разведчиков, «духи» били из оружия наугад, на звук только что прогремевшей очереди. Оказалось, что и «духи» охотились за нами. Вот уже несколько ночей дежурили они в этом районе, перемещаясь по кишлакам в поисках места нашего выхода. Но это стало известно нам значительно позже. Наимов вместе с наводчиком из ХАДа кинулись к проезжающему трактору с прицепом, чтобы подогнать к группе и увезти ее под спасительную защиту горочки. Там, замаскировавшись и не вступая в бой, находилась группа Саши Т.
– Уходим! Быстрее! Все за мной! Пленных с собой. Подтягиваемся к трактору...
Но считанные метры оказались непреодолимыми. Перед разведчиками встала сплошная стена свинца. Пули поднимали фонтанчики пыли, зло жужжали и высекали короткие искры, попадая в камни. Первым упал Бахадыр, метрах в двадцати от трактора. Я понял, что дальше бежать бессмысленно. Надо возвращаться. И группа, едва выскочив из домов, прижалась к глинобитным дувалам.
– Командир, в Наимова попали, вон там лежит. Я к нему! – Не дожидаясь ответа Сергей Панов скинул рюкзак, поправил «лифчик» с магазинами и рванул было вперед, на выручку.
– Стой! – Я навалился на Сергея, – туда не подойти, поздно. Смотри сам...
«Духи», обозлившись, что группа ушла с открытого места под прикрытие дувалов, сосредоточили массу огня на телах Наимова и наводчика, которые уже перестали ползти и лишь часто вздрагивали – их подбрасывало попавшими пулями, рвавшими плоть и одежду.
Бой развивался стремительно. Моджахеды, уяснив, где скрылась группа, рванулись к этим двум домам, рассчитывая на легкую победу. Впереди бежали самые нетерпеливые, ловко переваливаясь через небольшие, в метр-полтора, глиняные заборчики.
«Не стрелять, ждать команды», – передали приказ командира. После секундной заминки лавина душманов, черных от загара, потных, с заросшими лицами, сверкающими глазами и зубами, хрипло и возбужденно дышащих, с криками «Аллах акбар!» вывалилась из-за дувалов на небольшую открытую площадку и бросилась на нас. Огонь оставшихся 18 стволов был страшен. В этой мясорубке невозможно было прицелиться. Спецназовцы просто водили прыгающими в руках автоматами по беснующемуся в двух десятках метрах людскому месиву. Прямо внутри этого клубка звонко рванули две «эфки», поднимая пыль и какие-то ошметки. Через несколько минут атака «духов»» захлебнулась. В наступившей тишине стало слышно, как стонут раненые, как перекликаются оставшиеся в живых душманы. Теперь те, кто был раньше разбросан по всей «зеленке», собирались всей сворой.
Воспользовались передышкой и мы. Выяснили, что один из домов, где расположилась наша группа, прилепился к глинобитному дувалу, по другую сторону которого рос сад. В этом доме находились Володя Удовиченко, врач Вася Чекин, радист Ваня Ошомок и еще восемь разведчиков. Через извилистую проселочную дорогу стоял наш домик, в котором укрылась моя группа в семь человек. Только мы успели переброситься парой фраз с майором Удовиченко, как после какой-то гортанной команды «духи»» открыли по нам бешеный огонь из автоматов. Под стеками домика взорвались несколько гранат, не причинив, впрочем, никакого вреда.
Мы образовали круговую оборону, наблюдая за происходящим через дверные и оконные проемы. Отвечать приходилось короткими очередями, когда увлекшиеся стрельбой «духи» неосторожно высовывались из-за дувалов. Их огневая подготовка продолжалась уже минут пятнадцать. Сквозь треск автоматных очередей раздался еще один гортанный выкрик, по которому «духи»» снова бросились в атаку, на этот раз охватывая нас полукругом, Но «карманная артиллерия»» сработала четко: разрывы ручных гранат следовали один за другим, каждый раз укладывая на землю по 3–4 человека из атакующей цепи.
Тысячу раз неправы те, кто говорил о трусости или низких боевых качествах моджахедов. На нас бежали хорошо подготовленные, оснащенные современным оружием, ослепленные желанием растерзать нас мусульманские фанатики. А еще их, видимо, подкрепляла доза наркоты, которой они, по обыкновению, накачивались перед боем. Не дай Всевышний попасть к ним в руки живым – уж они бы оттянулись. Мы дрались с яростью обреченных, с мыслью погибнуть, но не... Впрочем, моджахеды и не брали спецназовцев в плен. А если уж и захватывали раненых, то подвергали мучительной смерти на месте боя. Известно, как расправились с ранеными асадабадского батальона спецназа в начале 1986 года: их добивали специально пришедшие из близлежащего кишлака подростки, женщины, старики, они выкалывали кривыми ножами глаза, отрезали половые члены, разбивали мотыгами головы.
К нашему дому удалось подобраться только троим, которые затаились за стеной вне зоны видимости. Остальные «духи», потеряв человек тридцать, откатились за ограду сада. «Саня, за мной!» – крикнул я и рванул по коридору. В проеме показался «душара» и бросил гранату. Я тут же срезал его короткой очередью, и мы с Саней упали на пол. Не успела осесть пыль, как оглушенный близким взрывом Серендеев подбежал к двери и, высунув руку, бросил наружу свою «эфку». Выждав, мы перепрыгнули через труп и одновременно ударили из автоматов в противоположные стороны, стоя спина к спине. С двумя оставшимися «душками»» тоже было покончено. Вернувшись в дом, я услышал, что ранен Колесников. Он бил из своего пулемета, когда пуля прошила ему насквозь правую часть живота чуть ниже легкого. Чувствовал он себя на удивление хорошо. Валера Лобов, наш санинструктор, перевязал рану, вколол промедол и хотел оттащить подальше от окна, где Колесников уже устроил небольшую амбразуру. Но Витя отказался и залег у своего пулемета.
У соседей дела обстояли похуже. Был убит Слава Горобец – пуля попала ему в голову, двумя пулями в грудь тяжело ранило Володю Удовиченко – он уже умирал на руках у ребят. Бой длился минут сорок.
Тут на связь вышел Саша Т., до сих пор затаившийся со своей группой на горке. Он сказал, что уже сообщил о бое в батальон, и там начали готовить вертолеты и бронегруппу нам на помощь.
– Саня, сообщи о потерях и что вертушки здесь бесполезны, пусть шлют броню, желательно с танком, а с воздуха смогут помочь только «грачи» (Су-25). Командование беру на себя.
– Давай, Анвар, мы к вам подойдем.
– Саня, не сможете. Вы пока сидите тихо, не показывайте себя. А мы тут попробуем отбиться.
Потерпев неудачу в двух атаках, душманы поняли, что с наскоку нас не взять, и сдаваться мы не собираемся. Они подтащили к дувалу два безоткатных орудия, крупнокалиберный пулемет ДШК. В глубине сада раздалась команда, повинуясь которой разбежались по флангам снайперы, а напротив нас стали собираться гранатометчики. В дальнейшей организации боя явно чувствовалась опытная рука.
Уже после боя оставшиеся в живых ребята из группы Удовиченко говорили, что ясно слышали за дувалом английскую речь, тотчас дублировавшуюся на афганском. Участие американских советников было подтверждено позднее и агентурными данными наших комитетчиков, работавших с МГБ Афганистана.
Готовиться к осаде стали и мы. Набили опустевшие автоматные магазины, пулеметные ленты, выложили перед собой гранаты. Говорить лишний раз об экономии боеприпасов не приходилось: каждый сам понимал, что держаться нужно долго и упорно. Я заметил, что Коля В. отложил одну гранату, обтер об одежду, подержал немного в руку и сунул за пазуху во внутренний карман куртки. Я положил Коле руку на плечо, он развернулся.
– Товарищ старший лейтенант, это – на крайний случай.
– Молчи, Николай. Может, до этого не дойдет.
Эта граната Коле так и не пригодилась: он погиб раньше.
Для себя я приготовил пистолет, который привязал на стропе к поясу.
8.45. Первые выстрелы из безоткатки выбили куски глинобитной ограды загона для домашнего скота. Затем «духи» перенесли огонь чуть повыше и стали методично разбивать стены и куполовидную крышу нашего укрытия. Уханье безоткатного орудия перебивалось солидным таканьем ДШК, а чтобы нам было совсем нескучно, во все окна и двери с трех сторон долбили одиночными снайперы, не давая ни высунуться, ни поднять головы.
Во время очередной схватки нам, уже с Сашей Серендеевым и Сергеем Пановым, снова пришлось драться с «духами» практически врукопашную. Ведя огонь впереди себя, я как-то особенно ясно услышал длинную автоматную очередь совсем рядом, и тут же, вместе с разворотом своего ствола, увидел стреляющего в меня «духа», почувствовал резкий удар по правому предплечью. В положении, когда тело и автомат тесно переплетены между собой, только одна пуля из той смертоносной очереди, минуя голову и сердце, протиснулась где-то под плечом. «Духу» повезло меньше – о нем позаботился Сергей Панов.
Уже в домике рядом со мной оказался санинструктор Валера Лобов. Он вспорол рукав, повторяя одну только фразу: «Не смотри сюда, не смотри, не надо». Опытный, обстрелянный Валера знал, что вид своих ран сил не прибавляет. Но я удержаться не смог: выходное отверстие в 8-7 см, желто-белые осколки кости, яркая кровь, толчками изливающаяся из раны. Валера быстро перевязал, наложил жгут, вколол два промедола. Жить стало, кажется, легче.
Наконец подошли на помощь штурмовики Су-25, запрашивая на подходе «Землю». Я ответил: «Воздух, Воздух! Я – «Герцог», нахожусь в двух домах на северной окраине кишлака Кобай, обозначаю себя дымом». От брошенных дымовых шашек повалил густой оранжевый дым.
– Видим, дорогой, видим. Наводи.
– Работайте 50 метров южнее, западнее, восточнее меня. Триста-четыреста метров южнее и восточнее ДШК.
– Так близко не сможем, но попробуем. Минуту спустя, после разворота и выхода на боевой курс, летчики выпустили НУРСы. Хвостатые огненные стрелы с оглушительным визгом проносились рядом с нами, наводя страх и ужас на окруживших душманов. Так же точно работали и три остальные пары с перерывом в 40–50 минут. Последней не повезло – по уходившему с боевого курса Су-25 выпустили «Стингер» – новейший зенитно-ракетный комплекс. Со своего места я четко видел два облака пыли, а затем начало дымного следа поднимающихся наклонно вверх смертоносных ракет. Из радиообмена я понял, что одна из них попала в самолет, и летчики свою работу заканчивают.
После боя ребята из батальона рассказали, что летчики чудом посадили поврежденную машину и сами остались живы.
А потом все началось сначала. «Духи» никак не могли отказаться от мысли стереть нас с лица земли. Возобновила огонь безоткатка, гранатометчики старались как можно точнее стрелять в нас. Шел четвертый час боя. Уже пару раз приходилось расслаблять и вновь затягивать резиновый жгут на плече, а боль, временами становившуюся нестерпимой, заглушать промедолом. Внезапно в комнате раздался оглушительный взрыв, поднялся клуб пыли. Я, оглушенный, мало что соображая, выполз к выходу, к свету и воздуху. Вся правая сторона лица и тела были посечены осколками, из правого уха текла кровь. В оседающей пыли я смог увидеть, как кто-то на четвереньках тоже выбирается из комнаты.
– Коля? Валера?
– Это я, Валера.
– Что с Николаем?
– Не знаю.
У окна, обращенного к «духам», лежало что-то бесформенное, что-то уже неживое, покрытое густой пылью – то, что было Николаем В. Вернувшись, мы с Валерой тупо и заторможено смотрели на него, пытаясь осознать случившееся. Оказалось, что граната от РПГ, влетев в окно, попала Николаю в затылок и, разорвавшись, снесла ему голову. Осталась лишь нижняя челюсть с зубами, свесившаяся на грудь. И все...
Было ясно, что своей страшной смертью Николай спас и меня, и Валеру.
Нахлынуло чувство полного равнодушия и бессилия перед происходящим. Я привалился к стене, вытянул ноги и положил левую руку на рукоятку пистолета. Стоящее в зените солнце и здесь не оставило в покое. Сквозь полузакрытые веки я увидел перемещающуюся тучу пыли: «Ну, вот, кажется, и броня. Скоро все кончится...» Вместо долгожданной брони из клубов пыли показалась «бурбухайка», битком набитая душманами. Отчаявшись взять нас с трех сторон, «духи» вызвали подмогу, чтобы окружить нас полностью. «Бурбухайка» остановилась у подножья горки, где расположились до сих пор не обнаружившие себя разведчики Саши Т. Внезапный огонь сверху вниз, почти в упор, с 50–70 метров, был смертельным.
Наше спасение пришло с мощным танком, который быстро заставил замолчать пулеметы и безоткатки «духов». Под его прикрытием за нами подъехали бронетранспортеры. Так закончился этот бой, в котором мы воевали против более чем 300 душманов – только перед нашими домиками их лежало около сотни. «Духи» лишний раз убедились, что спецназ умеет воевать и предпочитает смерть плену.
Для меня же война осталась позади. А впереди были госпиталя: Кабул, Москва, Ленинград, и вся остальная жизнь.
<z>Фантомы</z>
Прошла неделя после последнего боя. Дни и ночи перемешались в голове, казались мне одинаково мучительными из-за воспоминания пережитого тогда, 24 октября. Глухо болела рука, пуля перебила правое предплечье, выкрошила кость – развороченная плоть, душный, теплый запах крови – все это нахлынуло до тошноты...
Привезли нас в подмосковный госпиталь поздней ночью. Медсестры, врачи старались без шума разместить по палатам, чтобы не мешать другим больным. Я лег на кровать, закрыл глаза, устало вытянул ноги. Все события последних дней: бой, потеря товарищей, ранение – смешались в бешено крутящийся замысловатый калейдоскоп, стали гаснуть. Из полузабытья меня вывел протяжный стон. Я приподнял голову и увидел на кровати содрогающегося от сдерживаемого плача парня. Его привезли из Кабула вместе со мной. На аэродроме его увезли в числе первых, не поднимая с носилок, на которых он лежал. Но в самолете мы познакомиться не успели. Я только обратил внимание на то, что он всю дорогу лежал, накрытый двумя одеялами, а в ногах его валялся скомканный вещмешок.
И вот теперь увиделись снова. Мне стало не по себе. Глубокая ночь, слабый свет уличных фонарей и с трудом сдерживаемые в тишине стоны, перемежаемые рыданиями. «Эй, приятель! Ты чего? Что с тобой?» Увидев меня, он резко отвернулся, накрывшись с головой синим больничным одеялом. Я встал, подошел, сел рядом. Почувствовав мое прикосновение, он повернулся: «Чего тебе?» – «Ты, дружище, погоди, не заводись, тебе плохо? Может, дать что-нибудь?» – «Принеси воды. Похолоднее».
Я сходил к умывальнику, подождал, пока стекла теплая водичка, набрал полный графин. Парень выпил. А потом попросил: «Будь другом, дай закурить! Не могу больше терпеть, фантомы (фантомные боли – автор) замучили». – «А что такое фантомы?» – «Гляди!» И откинул одеяло: парень был без ног – одной, ампутированной намного выше колена, и другой – под колено,
Меня затрясло. Я бывал во многих переделках, видел всякое, терял и друзей, и подчиненных. Но все это было там, в боях, даже раненых эвакуировать на лечение старались быстро. А тут стройный, здоровый, широченные плечи, руки и... две бесформенные, забинтованные культи...
Неяркое, но все хранящее летнее тепло солнце сначала робко заглянуло в окна госпиталя, затем как-то разом осветило лежащих на кроватях больных и раненых. И хотя мы, вновь прибывшие, улеглись поздно ночью, спать дальше оказалось невозможно. Сразу после подъема в палате начали шуметь: зажужжали электробритвы, зашаркали тапочками входящие и выходящие. Я посмотрел на соседа и увидел, что тот уже проснулся, но глаз не открывал, лишь изредка подергивались веки.
«Доброе утро, ребята!» – это вошла медсестра и сразу же направилась к нам. Уточнила наши фамилии, имена. Тут я узнал, что соседа моего зовут Василий Плахотный и служил он в Фарахе. За сестричкой пришла няня, пожилая, с добрым лицом. Спросила: «Где тут мой Василек?» Наполнила таз теплой водой, откинула одеяло Василия, и с приговорками начала хлопотать над Васей: «Сейчас я тебе баньку устрою, будешь чистеньким, красивеньким, у нас тебе будет хорошо, врачи у нас замечательные... Вот сейчас тебя посмотрят, и все будет нормально...»
Боли мучили его почти непрерывно, крепко вцепившись в молодой организм, стараясь сломать, раздавить человека, размазать, превратить его в животное, стонущее, мычащее что-то нечленораздельное, стараясь помутить разум, сознание. Когда становилось невмоготу, когда нельзя было сдержать мучительный стон, когда мы, соседи по палате, не могли больше видеть страданий своего товарища, на помощь приходила медицинская сестра, принося спасение, временное облегчение в шприце. Но злоупотреблять наркотиками было опасно. Это могло перерасти в привычку. А врач говорил: «Василий, боли скоро у тебя пройдут, а привычка может остаться. Давай, будем пробовать без обезболивающего, ты же мужчина. И тебе надо жить, обязательно жить».
Еще на первом утреннем обходе выяснилась ошибка ночного медперсонала, который разместил меня в общей палате, а не в офицерской. Врач начал выговаривать медсестре, стал извиняться и велел тотчас перевести: «После обеда собирайте вещи, сестра вас проводит и покажет новое место, там будет поспокойнее, палата двухместная». Василий услыхал наш разговор, приподнялся на локтях, напряженно смотря на меня. «Не надо, я буду лежать здесь, рядом с Василием ».
После ухода врачей я подошел к нему, присел на край кровати: «Ну, что, Вася, будем жить-не тужить. Вместе-то веселей, только ты смотри, не раскисай». День этот Василий провел относительно спокойно, что заметили даже медсестра и нянечка.
Вместе мы побыли еще три дня. А потом за мной приехали жена и тесть и увезли для прохождения дальнейшего лечения в Ленинград. Врачи не утешали – придется лежать не менее года. Расставаясь, мы обменялись адресами, пообещав друг другу, что не будем теряться.
Прошел год, операция, другая, третья... Закованная в гипс правая рука не располагала к письменным упражнениям. Поэтому я так и не собрался черкнуть Василию хотя бы пару строк и лишь после выписки из госпиталя, когда решился вопрос с дальнейшей службой, я написал письмо. Вывел на конверте адрес небольшой деревни на Украине, и задумался, как может Василий жить сейчас, чем заниматься. Письмо получилось коротким, немного о себе, побольше вопросов к Васе о здоровье, как устроился, как вошел в мирную, далекую от Афгана жизнь, с кем из ребят из Фарахруда поддерживает связь.
Ответа на мое письмо не пришло...