– Соль – вредная штука, она не нужна человечеству в тех количествах, в которых мы ее привыкли потреблять. Это из-за желания все консервировать. Если говорить о еде, то я люблю простую пищу. А еще во мне сидит исследователь – люблю знакомиться с разными кухнями. Например, Индия – это не только великая философия и одна из глубоких древних религиозных систем. Это еще и кухня, в которой все связано: люди, привычки, взгляды.
<z>– А театр входит в эту цепочку взаимосвязей?</z>
– Конечно. Например, между французским театром и французской кухней куча соответствий. Насколько их кухня выморочена, извращена и наворочена до безобразия, которое противоречит человеческой органике, настолько у них и театр абсолютно мертвый, извращенный…
Несчастные, зацикленные на собственных комплексах, психологических проблемах и одиночестве, которое очень свойственно этой западной культуре. Если французский экзистенциализм дал величайший толчок вообще западному интеллектуальному пространству, то сейчас пережевывание этих экзистенциалистских максим превращается в очень скучный, лишенный радости человеческого существования продукт. Театр превращается в некое болезненное направление.
<z>– Кстати, о болезнях. В театральных кругах говорят, что появление «Золотой маски» в этом году в Питере всколыхнуло наше театральное «болото» и обострило противостояние молодых и стариков…</z>
– Эта проблема важна всегда. Страна поменялась, и театральная жизнь меняется вслед за экономикой. Театру предстоит пережить то, что было в результате Гайдарско-Чубайсовской ваучеризации.
Больно! Будут обиженные, будут проклятья. Вопрос, какой кровью это произойдет. В Москве средний возраст руководителей театров старше 60 лет. Это фантастика, это чудовищно! Я не хочу сказать, что 70-летний человек не может руководить театром, некоторые могут это делать очень хорошо. Но рядом с ним в соседнем театральном здании должен сидеть человек, которому 30… Вы знаете, мне 38 лет, и в этой среде, в этой системе отношений я просто пацан. Но клянусь, я не кокетничаю, но точно знаю, что для каких-то вещей я уже стар.
В российской театральной системе две проблемы. Первая – это отсутствие новых современных продюсерских моделей. Государство запрограммировано под поддержку традиционных репертуарных театров, и конкуренции с независимыми театрами за государственную дотацию у них нет. Когда будут созданы новые продюсерские театральные модели, репертуарные театры от этого только выиграют. Правда, те, которые еще способны на что-то. А «мертвые» уйдут со сцены.
Петербургу нужны свободные театральные площадки, которые не имеют труппы, где команда получает несколько дней на сцене, при этом чувствует себя не арендатором, а временным, но хозяином.
Вторая проблема – это отсутствие современной драматургии. Мы в прошлом году провели новый проект «Новая драма», придуманный вместе со МХАТом. Сейчас там прошла декада новой драмы. Выбрали 4 наиболее интересных по нашим представлениям текста, и представляем это в формате «эскиза». Это потрясающе, ты понимаешь, что видишь то, что через два месяца может быть совершенно другим спектаклем. Даже ты своей реакцией изменяешь спектакль.
<z>– Поговаривают, что в работе потрясающая эротическая пьеса, автор которой сидит в тюрьме...</z>
– Да, это пьеса «Мой голубой друг». Наши друзья из проекта «Документальная сцена» работают по социальной программе – театр в исправительных учреждениях.
Эти театральные техники помогают людям примерить на себя другую роль, когда разыгрываются положительные примитивные сюжеты. В России есть несколько энтузиастов, которые делали это в тюрьмах, и прежде всего в Орловской женской колонии строгого режима. Ребята туда поехали делать семинар. Когда заключенным читали современные пьесы, одна девушка скривилась и сказала, что это «г...но, а не современная пьеса. Вот я вам принесу хорошую пьесу».
<z>– И что, принесла?!</z>
– …она написала пьесу, которая произвела на нас сильное впечатление. Это потрясающе талантливый текст о любви. Все бы это выглядело какой-то «клюквой» или ужасной конъюнктурой, если бы не талант. На пересыльном пункте через «решку», через стенку знакомятся и влюбляются друг в друга девушка-лесбиянка и опущенный парень, но судьба их разбрасывает. Это надо видеть и слышать.
<z>– Сейчас в Новосибирске, Нижнем Новгороде и еще нескольких городах прошли мини-фестивали, спутники «Золотой маски», это что – продолжение проекта или желание подзаработать?</z>
– Я считаю, что Москва и Питер должны приезжать в провинцию не в формате того, что в театральной среде называется «чесом». Когда «звезда» делает легкий спектакль: три-четыре человека, легкое оформление и по-о-ошел… Знаменитая фамилия на афише – люди в Омске или Новосибирске придут и схавают, куда денутся?
Как минимум есть два типа российских городов. Первый – это крупный культурный центр: Екатеринбург, Новосибирск, Омск, отчасти Нижний Новгород. С развитой культурной инфраструктурой. Она уже формирует зрителя и он искушен по-столичному.
Другой тип – это Вятка. Потрясающий пример, 300 тысяч населения – депрессивный регион с экономической точки зрения, а перспективы очень туманные. Он так и остается Кировым.
Тем не менее это все равно огромная духовная традиция. А когда жизнь менее интенсивная, голод у людей становится сильнее. Мы привезли туда наиболее острые вещи московской афиши, на грани, спектакли «Новой драмы»… Люди не привыкли видеть спектакли о гомосексуальной любви, это был шок, но очень хороший. Такое дает импульс в развитии, поэтому регионы – это наш серьезнейший приоритет.
<z>– Фестиваль проходит уже в 9-й раз, дело поставлено на рельсы? Куда уходит ваша креативная энергия – новые планы, фестивали?</z>
– Действительно, мы сделали этот проект, придумали формат, процедуру, и наступил период, который можно назвать «консервативным». Не в смысле «консервы», а в смысле консервативных ценностей. Теперь должен остаться культурный институт, который не зависит от Боякова и Тараторкина. «Золотая маска» будет существовать и через двадцать лет, и через тридцать, но я совершенно точно знаю, что не буду отмечать 15-летний или 20-летний юбилей фестиваля в качестве директора. Поэтому мы придумываем новые проекты.
<z>– Продюсирование Евгения Гришковца или современной оперы? Это правда, что вы сотрудничаете со скандально прогремевшим писателем Сорокиным? </z>
– Женя Гришковец – это отдельный феномен. Другие мои интересы связаны с оперой в клонированных композиторах, которую сочиняют Леонид Десятников и Владимир Сорокин для Большого театра. Это потрясающий сюжет. Несколько композиторских клонов оказываются в постсоветской России: Мусоргский, Верди, Вагнер и Чайковский. Они вдруг оказываются брошенными и никому не нужными и становятся бомжами в Москве.
Кроме того, это Московский Пасхальный фестиваль с Гергиевым в роли художественного руководителя. Это серьезная амбиция. Мы пытаемся создать бренд европейского значения. Москва как культурный центр, столица страны, экономика которой растет, несмотря на общий спад в мире – очень подходит. Представляете, согласно журналу «ФОРБС» Россия по числу миллиардеров занимает 4-е место в мире. Это фантастический потенциал.
Мы сделаем из Московского Пасхального фестиваля крупнейший музыкальный форум, который будет адекватен тому месту, которое занимает Россия на музыкальной карте. Это живая великая театральная страна. В любом хорошем оркестре мира вы легко найдете концертмейстера или первую скрипку, которые окажутся выходцами из питерской или московской консерватории. Эти люди – проводники российской культуры. Их нужно возвращать в Россию в разных качествах.
Гергиев же великолепен – не только как музыкант и руководитель, но и как общественный деятель. У них с Лужковым очень хорошо совпали харизмы. И несмотря на свою «высоту», Гергиев остается Гергиевым. Он не будет разводить люли-малину, не будет обслуживать чьи-то политические интересы. Он будет отстаивать свои. Он художник. Гергиев нужен Лужкову не меньше, чем Лужков ему. Сегодня со своим именем и статусом он может сделать фестиваль любой мировой столицы, получив намного больше денег, чем даст Лужков. Я это говорю категорически. Я знаю рынок – он дружит с таким количеством монархов, президентов стран, президентов крупнейших мировых корпораций, что сделать фестиваль в любой столице мира по плечу. Но наше решение работать в России и для нее, именно здесь делать культурные проекты мирового уровня – принципиально.