Если будешь плохо заниматься, играть тебе на контрабасе!

– Я понял, что контрабас мой инструмент лет, в 14–15. И больше с ним не расставался. Хотя поначалу даже стеснялся с ним по городу ходить, я же был меньше контрабаса, и надо мной частенько хихикали. А сколько прозвищ инструменту давали: «большая балалайка», «бандура». До сих пор меня регулярно спрашивают, особенно если я кому-то «мешаю»: «Что же ты себе поменьше инструмент не выбрал?» Если и вступаю в подобные дискуссии, то стараюсь отвечать вежливо, типа: «Вообще-то бывают инструменты и побольше». А как-то был замечательный анекдот: мимо меня шли мама с дочкой-скрипачкой. И вот, мама, указывая на мой контрабас, строго дочке говорит: «Если будешь плохо заниматься, станешь на таком играть!»
Сейчас я больше всего озабочен состоянием моего контрабаса, который пора «реанимировать», а сделать это не так-то просто. Местные мастера предпочитают работать с менее громоздкими инструментами, так что придется крепко подумать, к кому обратиться.
<z>– А как вы с ним справляетесь в разъездах, в багаж-то вряд ли можно сдать, мало ли что…</z>
– Ну да, обычно вожу его с собой. И в связи с этим возникало немало казусов. К примеру, в российском самолете всегда можно найти какое-нибудь «ненужное» помещение, куда можно инструмент пристроить. А не так давно я летел на Боинге, а там таких помещений нет, все функционально. Купил два «человеческих» места, но «мы» и туда не влезли. И вот, вылет самолета из-за меня задерживают, а я стою в обнимку с контрабасом посередине салона. Стали пытаться пристроить меня на два других подходящих места, но на одном из них сидел немец-педант, который «купил билет сюда и будет сидеть здесь». В общем, была морока, и в итоге я летел придавленный инструментом.
<z>– Насколько, на ваш взгляд, перспективно стремление к синтезу жанров, которое прослеживается в современной музыке?</z>
– Отчасти я согласен с Гайворонским, который считает, что подобный синтез – это скорее тупиковый путь. Для кого это делается, зачем – непонятно. Такие миксы могут интересно прозвучать, но цельности в подобных проектах нет, поэтому и о развитии говорить не приходится. Исключение может быть, когда речь идет о масштабном синтезе, когда в это вложен большой талант, вкус и немалые средства, как в случае с проектами Питера Гэбриела. Он помещает world-music в современный контекст, тем самым ее популяризируя. Не могу сказать, что мне это очень нравится, но, надо признать, получается у него неплохо.
<z>– А что в вашем личном «пространстве» изменилось в последние годы?</z>
– Все время что-то меняется, правда, сложно сказать, когда ты делаешь «шаг вперед», а когда наоборот. Порой то, что кажется развитием, оказывается откатом. А из того действительно нового, что в последнее время со мной происходит, это то, что я стал больше делать сам. К примеру, во время недавних дней австрийской культуры мне пришлось, в числе других семи музыкантов, написать пьесу на тему картины, которую мне «выдали» заранее – пейзаж, голые деревья, птицы, рыбы… В итоге получилось что-то типа инсталляции, пьеса была написана, сыграна, музыку «собрали» с видеорядом.
<z>– Были такие концерты в вашей практике, которые по каким-либо причинам трудно забыть?</z>
– Один из самых странных концертов, в котором я принимал участие, состоялся в начале 90-х. Нам с Гайворонским пришлось играть в рамках дискотеки в бассейне на Петроградке. Было темно, непонятно, слушал ли нас кто-нибудь. В конце концов к нам подошел эдакий «тяжеловес» и сказал: «Либо вы, ребята, будете нормально играть, либо будете иметь дело со мной».
Однажды во время нашего выступления в столичном клубе «Табула Раса» кто-то стал стрелять… к счастью, в воздух. Мы предпочли удалиться. А совсем недавно состоялся анекдотический концерт «Волков-трио в Германии». Мы играли в джаз-биргартене (открытый летний ресторан), внутри все было совершенно белым, повсюду были разложены искусственные венки. Все это напоминало зал для ритуальных услуг. В качестве зрителей сидело несколько преклонных лет граждан, которые вообще не выражали никаких эмоций – ни плохих, ни хороших. Просто сидели и молча на нас смотрели. По окончании этого «действа» я ознакомился с рекламкой нашего выступления, я ее даже сохранил для смеха (на афише по-немецки написано «Волков-трио» и помещена фотография трех пожилых музыкантов явно немецкого происхождения !). Видимо, эти люди приходили не нас совсем слушать. Или вот играли с Шилклопером на книжной ярмарке во Франкфурте, среди «палаток», там мы несколько странно смотрелись, нас никто специально не слушал, так, кто мимо шел, гамбургер жевал, останавливался ненадолго, прислушивался, и все.
<z>– Есть музыканты, которые, на мой взгляд, лукавят: говорят, что наличие контакта со зрителем большой роли не играет, что это – вопрос профессионализма…</z>
– Ну а для кого вообще играть, если не для зрителя? Конечно, замечательно, когда контакт возникает. Если же этого не происходит, зачастую это – проблема музыкантов. Может быть, между ними нет понимания, нет соответствующего настроя. Однажды во время финских гастролей у «Волков-трио» был удивительный концерт. В очень плохой зал, сплошной кафель, ужасный звук, пришли люди, которые до этого нас ни разу не слышали… И возник просто идеальный «контакт», зрители «неистовствовали», нас не хотели отпускать, было замечательно.
<z>– А есть еще одно довольно расхожее мнение, что, мол, джаз играют те музыканты, которые ни на что другое не способны, и удовольствие они получают большее, нежели их зритель.</z>
– Ну, если человек действительно удовольствие получает от своего музицирования, то он непременно еще кого-то этим порадует. В любом случае, и джаз, и другая «неформатная» музыка никогда не будет собирать толпы, это естественно.
<z>– Вам никогда не хотелось преподавать?</z>
– Да нет, как-то не задумывался над этим. Чтобы преподавать, нужно очень много времени, сил. Это такая кропотливая, рутинная в чем-то работа над техникой, много объяснений, мелочей.
<z>– Если говорить о тех альбомах, которые были записаны в последнее время, что вы для себя выделяете?</z>
– Мне интересно было работать над альбомом «Сату» («Зеркало»), записанным с Моллой Силлой («ВеДаКи»), но это довольно давно было. Еще одна интересная запись – альбом «Джед лег». Название говорит само за себя, это означает состояние смещения времени после перелета. Частично он был записан еще в 1995 году с Сергеем Курехиным и Кишаваном Маслаком (США, саксофон). Кишаван все время засыпал во время записи, он только что прилетел из-за океана, мы его будили, писались дальше. Потом эта запись пролежала «на полке» какое-то время, Сергей ушел в другой мир. И когда Кишаван снова приехал в Питер, мне пришло в голову, что мы можем время вперед «прокрутить» или назад, смотря с какой стороны посмотреть. Сыграли концерт в «JFC», записали, и когда все совместили на студии, получилось довольно органично, не возникло ощущения, что альбом писался в два «захода».