Если спросить о ней обычного петербуржца, то в ответ будет, скорее всего, сказано о яркой личности на политической карте России.

Между тем, в последнее время Ирина Муцуовна старается не говорить о политике. Корреспондент «Нашей Версии на Неве» расспросил, что интересует Хакамаду сейчас, как она оценивает кризис и относится к Петербургу.

– Ирина Муцуовна, как вы пришли к теме имиджа и почему она вас заинтересовала?

– Я семь лет читала мастер-классы. Потом ко мне обратились из издательства «Альпина Паблишер», сказав, что на рынке востребована книга, которая объясняла бы, как формируется имидж и стиль у непрофессионала, не пользовавшегося никакими услугами стилистов, но сумевшего добиться кое-каких успехов. Ни один человек не из этой профессиональной деятельности такую книгу не написал. Я решила взяться за неё. Ещё чуть позже появился мастер-класс о качестве жизни, о том, что это такое, когда заработки падают.

– Считаете ли вы, что мода важна?

– Меня мода мало интересует. Важные темы – имидж и стиль. Почему? Я считаю, что это продолжение успеха. Если вы внутри созрели как личность и умеете себя подавать, то только за счёт этого можете сделать рывок. Имидж и стиль – это ведь также способ коммуникации.

– Наверное, согласитесь с тем, что стиль свидетельствует об интеллекте и образовании?

– Конечно, да.

– А с тем, что по тому, как человек одет, можно о нём судить?

–Тоже соглашусь.

– Вы имели возможность посмотреть, как относятся к стилю в мире. Сравнивая Россию с Европой, Западом, какие отличия вы бы отметили?

– Если в среднем брать температуру по стране, то русские люди больше привержены моде, нежели имиджу и стилю. Европа же, ровно наоборот, привержена стилю. Америка больше привержена к мировому имиджу, исключая Голливуд, игнорируя моду. Имеем в виду средний уровень – им на это положить глубоко и серьёзно. Для итальянцев очень важен шикарный стиль. Для англичан – дендизм, некое скромное, но дорогое лёгкое пренебрежение своей одеждой. Они страстные индивидуалы. Поэтому в XIX веке приверженцы дендизма свои сюртуки отдавали слугам, чтобы те на них топтались. Потом можно было прийти в не совсем новом виде. Считалось моветоном, если ты богат, быть одетым с иголочки.

– При этом в России так и не сложилось настоящих икон моды.

– В западной культуре, действительно, развит такой институт. В своё время там возникло направление, когда модели стали звёздами. Теперь звёздами являются актёры и актрисы. И в Европе, и в Америке. Поскольку у нас был короткий исторический путь, для того чтобы уделять внимание самому себе, победило нуворишество. Все одеты слишком богато (русского заграницей можно сразу вычислить), но несколько безвкусно. Почему?

Потому что наша элита не сформировала икон. Хотя в своё время они были. Возьмём, например, ту же Орлову, о которой недавно сняли сериал. Гурченко, несомненно, икона стиля. Но вниз это не спускалось – люди были очень бедны. Когда же наступили времена рыночные – нуворишество пошло: главное, быть похожим на то, что нарисовано в глянцевом журнале, чтобы это был бренд. Свой вкус и стиль сформировать не успели. Постепенно это сейчас развивается. Русские дизайнеры начинают вставать на ноги, демонстрировать хороший вкус.

– На ваш взгляд, российские модные дома развиваются?

– Развиваются, но это проходит очень тяжело. Российское население, обладающее достаточными денежными средствами, сидит на игле западных брендов. И те, у кого есть деньги, никогда их не примут. Ну, кроме раскрученных. Вот, как Терехов, например. Его продукцию носят звёзды.

Ещё важно понимать, что рынок у нас очень не конкурентный. Поскольку серьёзного спроса на российский продукт нет, то эти модные дома имеют проблемы с финансированием, окупаемостью. И главное – не сбалансированные цена и качество. То есть, вечерняя одежда может стоить так же дорого, как от «Шанель». Что просто смешно. Для тех, кто только начинает строить карьеру, нужно удерживать более низкие цены, обеспечивать качество, приобретая конкурентное преимущество. Пока не получается.

– Не считаете ли, что кризис уничтожит этот сектор?

– Нет, наоборот считаю: кризис даёт стимул к тому, чтобы российские модные дома поднялись. Западные бренды, привыкшие здесь к получению сверхприбыли, уходят. И мы видим – закрываются их фэшн-румы.

Российские могли бы их заменить, но для этого нужно уметь работать в демократической сфере. То есть чтобы продукт был по кризисной цене, хорошего качества. Но тут они сталкиваются с очевидной трудностью – если рубль начинает дешеветь, а материалы пока все импортные, мы совершенно не конкурентны в этой отрасли. Закупая ткани по импортным ценам, они проигрывают. Поэтому – тяжело.

– Российские модные дома могли быть интересны в Европе?

– Пока нет.

– Что стоило бы, на ваш взгляд, сделать для того, чтобы стать полноценным игроком на этом рынке?

– Надо мыслить и видеть по-европейски. Понимать, для кого ты и что делаешь – знать свою аудиторию. Она должна быть тоже европейской. Поскольку её нет – это очень сложно. Европа примет за своего, если ты мыслишь и делаешь, имея взгляд на мир, людей, моду, какой имеют европейцы. Чтобы такой взгляд иметь – нужно долго работать на людей с таким вкусом. В России, повторюсь, таких людей очень мало. Те же, кто есть – поедут заграницу и купят там намного дешевле.

– Вы отмечали, что в советском прошлом была очень серьёзная ценность, сформированная системой, – гордость за то, что ты профессионал…

– Профессионалы в этой области есть, но их немного. Но, по большому счёту, очень много раскрученных имён, которые просто спонсируются родственниками, зарабатывающими на сырье огромные деньги. Распространяют эти бренды, но они совершенно не интересны.

– Что, на ваш взгляд, из советского опыта можно было бы перенять?

– Советское перенимать не стоит. Хотя бы потому, что это было неконкурентоспособно. Если, извините, взять бельё – была скандальная выставка, кошмар какой-то. Я жила в Советском Союзе. И сейчас могу определить магазин фабричной российской одежды. Сразу видно – начинается безвкусица. Перенять можно было бы моду. Она и так перенимается. Это, например, элементы трендов 50-70-х годов. Пускай и медленно, но даже в СССР эти тренды распространялись. Мы старались ходить в каких-то джинсах, а-ля хиппи, пиджаках и рубашках. Если взять 50-е – это будет юбочка колокольчиком. Тренды всё равно пробивались. А так – больше копировать нечего. Можно косыночку красную, ушанки, меха. В плане мехов, кстати, мы хорошо выступали. Был дом моды а-ля рюс. Что касается вечерней и ежедневной одежды – всё было достаточно плохо.

– Ирина Муцуовна, вы отмечали, что нынешний кризис тяжелее и страшнее экономических спадов 1998 и 2008 годов. Не могли бы развернуть эту мысль?

– Он не имеет пока что дна. Нынешний кризис очень размазанный, потому что в нём переплетаются политические и экономические проблемы. Он ведь не носит чисто экономического характера. С этой точки зрения – был неожиданным. Выход из такого кризиса должен быть быстрым, а объективных условий для того, чтобы сделать это – в России нет, поскольку требуется структурная перестройка всей экономики, психологии управляющего класса. Поэтому он – как волна: тянется, переливается, появляются небольшие оптимизмы, потом настроение ухудшается, рубль ползёт то вверх, то вниз. В общем, предугадать, что будет дальше, невозможно.

В таком кризисе человеку планировать свою жизнь и карьеру очень сложно. Поэтому надо поменять некие инструменты. Я была на многих совещаниях. Но внятные рецепты по выходу из кризиса предлагают не чиновники, а прежде всего бизнес, группы населения, связанные с производством прибавочной стоимости. Потому как бизнес находится в очень сложных условиях. То, что предлагается – частично слышат, но даже если и слышат, бюрократически всё исполняют очень медленно, готовят годами какие-то постановления, время уходит. Частично же предложения просто отметаются. Это первый признак того, что управляющий класс очень плохо связан с жизнью реальных людей, с положением бизнесменов, среднего класса. Реагируют очень и очень слабо.

– Особенно это касается малого и среднего бизнеса?

– Власть вообще ничего не видит. Обратная связь слаба. Она начинает что-то замечать, только когда уже наступает кризис. Если бы власть прислушивалась к тому, что происходит на рынке, к ассоциациям людей, которые пытаются вести диалог, заранее предлагают какие-то решения в области налогообложения, контроля отношений между правоохранительными органами и бизнесом, что делать с землей, за какие тарифы надо подключать предприятия к электроэнергии (а тарифы сейчас ужасные), каким должно быть монопольное регулирование тарифов крупных компаний, антимонопольное регулирование…

Взять, к примеру, тарифы железных дорог, коммунальных услуг. Они растут, все возмущаются – никто не слышит. А как только наступает кризис, власть спохватывается – давайте срочно развивать малый бизнес, занятость, люди должны верить в будущее, радоваться жизни. Ребята, вообще-то инструментов, при помощи которых можно радоваться жизни, осталось очень мало – и все они социальные.

– Недавно стали известны результаты опроса, согласно которому каждый пятый россиянин считает нужным реставрировать СССР. Как бы могли прокомментировать такие данные?

– Это типичное инерционное поведение. Если в течение многих лет, считайте – пятнадцати, не давать человеку самореализовываться в силу засилья крупных предприятий, монополий и бюрократии, то он начинает становиться совсем патерналистом. В частности, мечтать, чтобы всё было, как в Советском Союзе. Это естественно.

 

        Михаил Берг, "Наша Версия на Неве", № 18 (377), от 18.05.-24.05.2015