Исповедь луне

<z>Проходил службу в Афганистане в воздушно-десантных войсках. Ранен. Награжден боевыми медалями. В 90-е годы ездил в качестве журналиста в горячие точки</z>

Картины войны сменяют друг друга в телеграфном стиле. Новый, 1985 год в горах. Сидим в засаде, чтобы предотвратить обстрелы Кабула. Небо над городом все в огнях, цепях трассеров. 12 часов, хватаю ракету – импровизированный салют! А дальше вновь война. Серебристый ледник, обмороженные руки. Шелест эрэсов, тяжелый отчетливый стук пулемета, долгожданная «вертушка» – ангел-спаситель.
Затем сопровождение колонн – продукты, топливо, боеприпасы. Пробитые колеса, камнепад на серпантине. Брошенные с брони консервы из сухпайков, летящие голодным, босым пацанятам на обочине: «Шурави, бакшиш!» – «Ташакур, камандор!»
Вот мины на дорогах – ярко-желтые, «итальянки», или самодельные фугасы. Разбегающиеся, как тараканы, «духи». Пыль, пыль. Весь воздух состоит из взвешенных частиц пыли. Она всегда на зубах, лица – точно у коренных жителей Нигерии, только глаза сверкают, как нарисованные.
Откуда берутся «духи»? Растут, как грибы? Разве это банды, если столько лет не может справиться с ними регулярная армия? Зачем мы здесь? Насколько я понял, мы защищаем и охраняем сами себя, где смысл? И война здесь бесконечна. Но обычно здесь не до размышлений. На марше глаза устают осматривать местность во все стороны света. Выстрел – сразу море огня. Тут не до политики и политпросвещения «братского народа», все просто – или ты, или тебя.
А когда во время прочески идешь по кишлаку – выбирай духан побогаче. Отворив дверь ударом ноги и небрежно поправив на плече автомат, берешь с прилавка несколько часов, блок сигарет и спрашиваешь: «Чан пайса? (Сколько стоит?)» – «Бакшиш, камандор, подарок! Мир, дружба, интернационал!» Иначе никак, ведь солдатских семи-тринадцати чеков в месяц хватает лишь на печенье и пачку «цивильных» сигарет, а домой надо вернуться с деньгами и подарками, коль уж остался без медали. Ордена-то обычно получали не мы, а штабники. Вон зампотылу – ни разу не выезжал за пределы части, но тем не менее уже через несколько месяцев получил Красную Звезду. Награды приходили через год (если приходили), представлять же к ним бойца можно лишь после того, как он уже шесть месяцев отвоюет. А пока не получишь первую, ко второй не представят – не положено. Разве что если серьезно ранят или вообще в цинк запаяют. Цирк!
Все же мы знали: нас послала Родина, и мы честно выполним свой долг. «Не щадя своей крови и самой жизни» (во славу Аллаха). Вернемся героями. Впрочем, какой долг – я ни у кого, тем более – у этих южных соседей, не занимал...
Полвзвода «духи» расстреляли в упор из-за дувала в Махмудраки. Володя Качкуркин уже готовился лететь домой – в Кунаре его срезал очередью выползший из пещеры «дух». Через пару дней тепловой удар сразил Сашу Бегунцова на его первой войне. Воды ни у кого уже не осталось, мы ничем не могли помочь. Если бы на этом закончился «черный список»...
А для остальных этой войны не существовало. Мы, мол, в этой стране сажаем сады, строим школы, собираем виноград. Изредка в газетах рассказывали и о боях. Только вот вместо нас писали о царандое. Если все же про нас – то бои назывались «учениями», басмачи – «противником». «Капитан Иванов во время учений захватил штаб «противника», за что представлен к званию Героя Советского Союза (посмертно)». Чушь. Чушь. Чушь...
«Дембельский» приказ. Прощание. Аэродром. Защемило сердце. От самолета нам навстречу – молодые, еще не тронутые загаром. С любопытством и тревогой оглядывают окружающую Кабул подкову гор. Ребята, вам еще все предстоит!
Наш лайнер долго кружит, набирая высоту. Внизу два «крокодила» – Ми-24 прикрывают нас, отстреливая тепловые ракеты против «стингеров». Нервы как струна. Наконец: «Мы пересекаем границу Советского Союза!» Крики, береты под потолок. Кто поет, кто вытанцовывает между кресел. Отчеканили шаг по ташкентскому аэродрому. Вот он, Союз! Здесь можно ходить, не пригибаясь, не падая при резких звуках. Мы дома!!!
Поезд, постаревшая мама. Первое время – эйфория. Можешь спокойно спать под одеялом. Хоть до обеда. Есть щи, сметану, воротить нос от консервов. Час полежать в ванне с горячей водой. Пить из-под крана сколько угодно воды, причем без резкого вкуса хлорки или пантацида-аквасепта. Но потом...
Оказалось, что все, что мы пережили, за что воевали – ошибка. Мы были просто пешками в безвыигрышной лотерее. Отнюдь не Родина нас посылала за тридевять земель, а вождь-Лохматые Брови». Все свалили на него – ответить не может. А остальные: «Я вас туда не посылал! Вы там фрукты жрали! И вообще, вы не воевали, а выполняли интернациональный долг!»
«Родина ждет вас! Родина верит в вас! Родина надеется на вас!» Мало кто нас ждал. Не все верили. Не все надеялись. Девчата повыходили замуж. На работу не берут: «У тебя ранения, до пенсии на больничном просидишь!» Классика...
Ребята, кто еще остался там, писали: погиб друг, спавший рядом, слева. Заправленная койка, берет и фотография на подушке. Мы часто получали письма от уволившихся ребят, что они хотели бы вернуться. Рисовались, козыряли? Нет. И для меня, оказалось, это были два лучших, интереснейших года. Сам получал оттуда ответы: «Вакантных должностей не имеется. Дата. В/ч пп... н/ш... подпись». Стандартный отпечатанный ответ, только моя фамилия и подпись н/ш – от руки: видать, не я один такой.
Там мы делали свое дело. Понимали друг друга с полуслова, были как родные братья. Все знали, что никогда тебя не бросят – даже трупы сутками таскали на плечах, чтобы ты, хоть и мертвый, вернулся домой. Меня, например, ранили, когда весь наш полк и вертолетчиков бросили спасать один сбитый экипаж.
А здесь? Здесь люди звереют, смотрят друг на друга, как через прицел. Здесь иногда бутылка водки дороже, чем человеческая жизнь. Очередь облает инвалида, который просто физически не может долго стоять на наших примитивных протезах.
Сейчас же вообще дикость – таджик стреляет в таджика, молдаванин в молдаванина, брат в брата. «Абхазия и Карабах в дыму, и мы друг друга бьем в своем же доме». Как бы не упасть до уровня неандертальцев. Дай Бог уберечь душу! Лучше бы уж вернуться на ту необъявленную войну, где можно верить своим парням и мечтать увидеть родную землю.
Вот почему мне не спится, видятся афганские миражи, рука часто тянется к магнитофону или сигаретной пачке. Курю, слушаю «Каскад» и вспоминаю.
<z>Алексей Конаков.</z>