<z>Окончил Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище. С 1988 года принимал участие в боевых действиях – Закавказье, Приднестровье, Чечня. Последняя должность – начальник разведки парашютно-десантного полка 76-й дивизии ВДВ. Герой России. Награжден орденом «За личное мужество», медалью «За отличие в воинской службе». Дважды ранен. 182 парашютных прыжка. Гвардии майор. Генеральный директор охранного предприятия «Алекс-Запад».</z>

– Рассказывают, однажды на полковом совещании в Чечне командир сказал Валерию Янину: «Молодец, разведчик, что голову обрил, зато – с бородой. Хоть сейчас к чеченцам засылай»...
– У нас была «дежурная» дивизия, которая не вылезала из конфликтов и малых войн. Почему? Псков удачно расположен, аэродром под боком. Все очень компактно. Вот мы и начали летать с 1988 года. Плюс – дивизия была развернутой. Сначала – Ереван. Потом – Баку, Кировабад, затем – землетрясение в Ленинакане. Отправили разгребать завалы. И еще Ош, Приднестровье, Южная и Северная Осетия. В 1991 году пришлось дважды побывать в Вильнюсе. И в небольшом курортном городке в Эстонии, когда там решили собраться ветераны дивизии СС...
– Но ведь события в Прибалтике связывают исключительно с деятельностью Рижского и Вильнюсского ОМОНа...
– Михаил Сергеевич Горбачев после этих событий давал интервью о том, что никого туда не посылал. Будто бы командир дивизии мог договориться с командиром авиационного полка, и десантники в Прибалтику сами прилетели. Целым полком.
– За участие в чеченской кампании Валерий Янин был удостоен звания Героя Российской Федерации и награжден Золотой Звездой...
– Для меня это, прежде всего, – признание и доверие тех, с кем воевал – офицеров, солдат, прапорщиков... Дело в том, что прежде, чем представить человека к этой награде, вопрос обсуждается в полку. Собираются офицеры в период затишья, и если кто-то против представления на Звезду, он обязательно скажет. Я получил Звезду за операцию под Гудермесом. Сначала, под Аргуном, надо было провести разведку брода и обеспечить дальнейшее прохождение войск. А потом, при блокировании Гудермеса, мы взяли высоту, где у чеченцев находились склады и бункеры. И моя Звезда Героя — это награда не одного человека, а коллектива.
До этого, в ноябре 1992 года, был осетино-ингушский конфликт. Мы приземлились в Беслане. Нам необходимо было встать между обеими сторонами, чтобы дров не наломали. Тогда я был первый раз ранен. Серьезно. Потом в Чечне, но уже чуть-чуть. А в Осетии машину из гранатомета подбили, плюс боеукладка сработала. После этого в госпитале лежал. Ко мне приходили, спрашивали: «Как, что там?» Выясняли, как получилось, что машину подбили. Как сказал начальник разведки, мы «подвиг Александра Матросова повторили». Бросились, как на амбразуру. Действительно, получилось так, что было три машины в разведроте. Шли впереди полка... Нашу подбили, я помню, с пятого выстрела. В бээмдэшке был полный экипаж: механик-водитель, наводчик-оператор, на месте пулеметчика сидел старшина роты, два человека в десантном отделении и я. Стреляли с правой стороны. Старшина мне сообщил по станции. Мысль была одна – только бы механик-водитель не остановился. Темно было. Уже под вечер. А получилось так, что механик встал. Шестое чувство, все-таки оно есть. Потому что было ощущение, если остановимся, нас обязательно накроют. Я механику успел сказал: «Давай влево!» В поле. С дороги уходить. Здесь вопрос был такой: выживет экипаж машины или нет. Потому что в основном все зависит от командира. Об этом не думаешь, когда по тебе стреляют.
– Война в Чечне – она отличается от других конфликтов?
– Основное отличие, мне кажется, в том, что недооценили ситуацию. Если до этого были локальные, мелкие конфликты, то в Чечне ситуация оказалась намного серьезнее. Недоработали наши, ведь наверняка там агенты были. Я приехал в Чечню в феврале девяносто пятого, когда ребята уже прошли Грозный. Изначально даже команды на открытие огня не было. Шли подразделения и не имели права открывать огонь. Многие спрашивали, правда ли, что на стороне боевиков воевали те же самые иорданцы? Правда. Воевали. Я их видел. И записные книжки читал. И соответственно символику их видел.
А если говорить в целом, то после Великой Отечественной войны руководители страны создавали преемственность поколений, которые готовы воевать. Афганистан, Чечня. Армия создана для чего? Чтобы отстаивать интересы государства. Правительство принимало решение о вводе советских войск в Афганистан, правильно? Кто принимал решение о начале боевых действий в Чечне? Тоже правительство. И получается так, что армия выполняет ту задачу, которую перед ней ставят президент или министр обороны. Но после завершения, как бы ни была выполнена задача – хорошо ли, плохо – люди становятся никому не нужны. И если брать уже по большому счету, не один арсенал оружия остался в Чечне. Почему он остался? Почему, когда войска оттуда уходили, уходили без всего. Почему там остались базы хранения, дивизионные запасы?
– Буквально два дня назад автор известной программы НТК-600 и создатель фильма «Чистилище» Александр Невзоров в одном из своих интервью сказал, что на войне другая реальность, что войны нельзя судить с позиции мирного времени. Что сами войны прощают все – любые жертвы, чудовищные издевательства...
– Там действительно может происходить что угодно. Но я не согласен, что на все можно глаза закрыть и на обстоятельства списать. На любой войне, чем меньше потерь – тем лучше. Это самая большая польза и самое большое достижение. Можно задачу не до конца выполнить, но потери должны быть наименьшими.
– Считает ли Валерий Янин себя все еще романтиком?
– Каждый из нас в душе романтик. В свое время, когда еще учился в школе, я мечтал стать военным, хотел попробовать свои силы. Окончательно определился, когда проходил приписку в военкомате. А я же питерец, родители под боком. И военных вообще в семье не было. Но тут надо уезжать в Рязань. Поступать, проявлять самостоятельность. Весил килограммов семьдесят, наверное. Мне первый прыжок, допустим, очень запомнился. Прыгал седьмым или восьмым по счету. Впечатление? Странно. Погода изумительная. Ветра вообще никакого. Штиль. Когда летишь, уши закладывает. Сразу захотелось еще раз повторить...
– Кого бы скорее взял на работу генеральный директор известного охранного предприятия – человека, который вернулся из Чечни, или опытного оперативного работника с Литейного?
– Я сам оказался в охранном бизнесе достаточно неожиданно. Еще служил в Пскове, когда мы встретились с бывшим заместителем командира полка Борисом Михайловичем Маркаровым. Он раньше уволился, приезжал и предлагал с ним пойти. Так и получилось. Нельзя судить о том, кем ты был раньше – в войсках ли служил, в Комитете. Я считаю, все определяют человеческие качества. Не утверждаю, что все десантники – отличные мужики. И среди тех, кто служил в МВД, есть не особо хорошие парни. В любой структуре, какая бы она ни была, пусть даже гражданский институт, производство, войска, органы правопорядка – везде люди. И каждый человек по-своему индивидуален. С этой позиции нужно подходить к вопросу приема на работу. Да, приходят многие, да, служили в Воздушно-десантных войсках. Побеседуешь с людьми и, я не открываю Америки, некоторым приходится отказывать. А случается, придет другой человек, отслуживший в стройбате, но у него есть какие-то серьезные рекомендации или ты знаешь его лично. Ну так сложилась судьба, что не прыгают в стройбате с парашютом. Что же теперь, все? Карьера закрыта? Такого быть не должно.
– Утверждают, что армия по-разному живет в военное и мирное время...
– Смотря какая армия. Кто-то чувствует себя иначе в боевых действиях. Конечно, война все точки сразу расставляет. Но ведь и там есть такие подразделения, где солдаты отдельно и офицеры отдельно. А в десанте? Здесь, например, те же полевые выходы, разведвыходы. Офицер со своим «войском» отмотает за сутки километров пятьдесят-семьдесят. Все вместе соорудили палатку или землянку. Все едят кашу из одного котелка. Я не жалею того, что было. Что так судьба сложилась.
– Сегодня, помимо планового сокращения, из армии уходят кадровые военные. Как быть тем, кто остается?
– Возьмем тех же офицеров, которые служили в Чечне. Мы на разведвыходы шли и как-то не задумывались, что денежного довольствия на кусок хлеба не достанется. Нормально можно было жить. Сейчас этого нет. И получается, что офицер думает не о том, чему солдата научить, а как сделать, чтобы семья его выжила. И для этого ему приходится заниматься не той работой, в которой он ощущает себя профессионалом, а совершенно другими делами. Начиная от какого-то строительства и заканчивая торговлей на рынке. И нельзя человека за это обвинять. Его поставили в такие условия, что нужно выживать. А как выжить – об этом он уже сам думает. Раньше об этом думало государство. Ведь армия – она и есть государство. А сейчас, по большому счету? Только сам человек...
<z>Кирилл Метелев</z>