Быть профессиональным лоббистом – значит строго следовать правилам игры: деловой стиль одежды, американская улыбка, швейцарские часы, элитная мужская парфюмерия, иномарка престижной модели и выверенная до мелочей, как у опытного дипломата, манера ведения разговора. И даже когда накатывает сердечный приступ, такие люди обязаны сохранять здоровый цвет лица.
Их, будто кадровых разведчиков, ждет жизнь в режиме постоянного стресса и полная безвестность даже среди соседей по лестничной площадке. А еще – чужие секреты ценой в миллионы долларов. Поэтому откровенность лоббистов стоит, пожалуй, дороже подробностей из тщательно скрываемой от посторонних жизни коронованных особ.
Для «Версии в Питере» Николай Сивач сделал исключение.
<z>«ОТИСный» вопрос</z>
В начале 90-х всемирно известная компания «Отис Элевэйтор» развернула в Петербурге строительство своей «дочки». Появление «ОТИС-Петербург» казалось настоящим прыжком в будущее из Кировского района – с его довольно отсталыми тогда промышленными предприятиями красно-черного кирпича. Едва завод успели достроить, как российские законодатели приняли задним числом закон, согласно которому предприятие должно было заплатить НДС в размере 2,5 млн. долларов. Деньги для компании реальные, хотя в тех еще, дважды додефолтовых долларах.
Ситуация походила на то, что хоть вы и ездили год по этой дороге, но теперь повесили «кирпич», и будьте добры, за весь период нарушения правил заплатите штраф. «ОТИС-Санкт-Петербург» стоял перед угрозой закрыться не открывшись. Мы вместе с руководившим в ту пору Ассоциацией Владимиром Кожиным, нынешним управделами Президента РФ, включились в работу по сохранению уже инвестированных в Россию средств. Сначала поднимали общественное мнение через прессу, а потом я с пачкой газетных материалов отправился в Москву к законодателям. За правдой.
Комитет по налогам Верховного совета возглавлял Александр Починок. Я впервые увидел вблизи федерального политика. Это производило тягостное впечатление – человек с оловянными глазами, делающий вид, будто слушает тебя. Понятно, что документ из моих рук перекочевал на стол и был придавлен сверху ворохом подобных бумаг. Оставалось лишь констатировать – в стране победившего бюрократизма всегда останешься в проигрыше. Но улыбнулась удача. В лице руководителя аппарата Починка – Сергея Шаталова, позднее ставшего заместителем министра финансов, а затем и «автором» Налогового кодекса. С ним как с профессионалом говорить было легче. Шаталов понимал всю абсурдность ситуации: закон будет торжествовать при погибели предприятия. На кладбище. Как часто бывает.
«Октябрь уж наступил». Девяносто третьего. На экранах телевизоров – картинка CNN с горящим зданием Верховного Совета. К ощущениям, которые пришлось испытывать в те дни, примешивалась горечь. Наверное, бизнес эгоистичен. Рушился парламент, и вместе с ним сгорал, источая едкий дым, этот начавший уже было решаться «лифтовый вопрос». Будь я коммунистом, назвал бы «Отис» еще одной жертвой той осени. Спустя несколько дней мы проводили первый международный съезд «Совмест-ное предпринимательство России». Абсолютно не вовремя – мир с ужасом вспоминал, как по Москве катились танки, понимая: в эту страну не только нельзя идти с инвестициями, а опасно появляться в принципе. Но съезд готовился полгода и отмене не подлежал.
А Сергей Шаталов, числясь в аппарате Верховного совета, считался «врагом». Мы пытались найти его повсюду, но он, как и десятки защитников Белого дома, скрывался от правосудия и жил на нелегальном положении. Разыскать Шаталова удалось, так и хочется сказать, на явочной квартире. По счастью, Борис Ельцин подписал Указ о создании комиссии, которая должна была принять дела у распущенного парламента. Возникла нужда в профессионалах. Сергей Шаталов был одним из них. И наш вопрос решился.
Сегодня я рад тому, что, несмотря на детективно-конспиративный характер этой истории, похожей на плохую пьесу с пожаром, «ОТИС-Санкт-Петербург» работает. И недавно справил свое десятилетие.
<z>Двойной агент</z>
Дело было в Вене. В 1989 году мой хороший знакомый – австрийский миллионер – пригласил составить ему компанию. В советское посольство приехал только что назначенный премьер-министр Валентин Павлов, и посол давал по этому случаю торжественный прием. Наши дипломаты пребывали в прекрасном расположении духа – не каждый день Австрию посещает столь высокопоставленный гость. Практически второе лицо после Михаила Горбачева.
Валентин Павлов был по-доброму возбужден, поблескивал стеклами очков. На щеках – румянец. Его пьянил воздух Вены. Премьер шел вдоль шеренги советских дипломатов и приглашенных на фуршет австрийских бизнесменов, раздавая радушные рукопожатия. Я стоял во втором ряду, за спиной своего знакомого. Он представил меня: «Мr. Sivach...» – Павлов одарил меня дежурной улыбкой.
Ход фуршета схлестнул нас. Премьер подошел к миллионеру со стаканом виски и стал на плохом английском говорить о необходимости инвестирования средств в Россию. При этом – кураж великая сила – Павлов бросал своим помощникам реплики: «Вот придурки, ни хрена не понимают, что нет большей глупости!» Делать нечего, я тоже втянулся в разговор. Но чтобы не ставить премьера в неловкое положение – на английском языке.
Так мы и дискутировали об иностранных инвестициях. Двое русских – на языке потенциальных западных партнеров... Может быть, поэтому у нас до сих пор так плохо с инвестициями?
<z>Фото ценой в подиум</z>
Другое совместное предприятие оказалось под еще более изощренным законодательным гнетом. НДС был начислен на ввезенное оборудование. И английская компания Rothmans никак не могла взять в толк, почему нужно платить налог на то, что навсегда останется в России. Англичане называли этот налог «бумажным». Так или иначе, возникшая проблема была поэтапно решена, а Rothmans в знак признательности пригласила меня на соревнование «Формулы-1».
В то время компания держала два экипажа, машины были выкрашены в фирменные сине-белые тона. Первым пилотом был Жак Вильнев, вторым – Хайнц Харальд Френтцен. В моей жизни сказки случались нечасто. Это соревнование – одна из них. И то, что мне довелось быть там VIP-гостем,– невероятное событие.
На второй день соревнований я, совершенно ошалевший, попросил англичан провести в святая святых – боксы: место, где колдуют над болидами стоимостью в полмиллиона долларов. Супермашины ручной сборки.
Нас привели за первую ленточку. Но я быстро проскочил за вторую, непосредственно за которой стояли болиды. Там могут находиться лишь несколько особо доверенных механиков со специальными допусками и сами пилоты. Понимая, что подобное больше никогда не повторится, я решил сфотографироваться с машиной и облокотился на болид. Раздался страшный крик механика: «It`s impossible!» Но было поздно. Мне сказали, этого нельзя делать ни в коем случае – машина не простит, если на нее обопрется посторонний.
Это была машина Жака Вильнева. Назавтра случилась необъяснимая вещь. В ходе соревнований машины заезжают на пит-стоп – место, где происходит дозаправка горючим и смена колес. Как правило, на все про все уходит 7–8 секунд. Болид, на который я оперся накануне, въехал на пит-стоп. Прошло отведенное время. Все начинают считать – девять, десять... Пошла пятнадцатая секунда, а машина – ни с места. Через полминуты стало понятно – с болидом что-то произошло. В этот день Жак Вильнев сошел с трассы.
<z>«Кремлевские» советы</z>
Однажды, лет пять назад, я присутствовал на заседании Круглого стола бизнеса России, возглавляемого отравленным впоследствии Иваном Кивелиди. Дело было в московском Доме Советов. Надо сказать, тогда я достаточно сильно напоминал внешностью одного из наиболее приближенных помощников Президента – Юрия Батурина. Честно говоря, когда время от времени видел его на телевизионном экране, меня охватывала оторопь. Странное ощущение «двойниковства».
В перерыве я прошел в курилку. Вдруг ко мне решительно направился представительный человек, восклицая: «Это судьба, Юрий Михайлович, что мы встретились! Именно от Вас зависит решение вопроса моей организации». На слабые возражения, что я не тот, за кого он меня принял, человек продолжал: «Не возражайте мне! Я благодарен Богу за эту встречу. Посоветуйте, стоит ли нам идти на такой-то шаг...» И углубился в какие-то материи, в которых я, честно признаюсь, мало что понимал. Но возражать ему было бесполезно.
И тут мой собеседник вдруг начинает произносить очевидные вещи, что-то вроде: Волга впадает в Каспийское море и т.д., и т.п. Я, устав от такого напора, вяло поддакиваю. И через пару минут человек облегченно говорит: «Юрий Михайлович, все, вопрос решен. Я вижу Ваше согласие, и мы поступим так, как Вы сейчас подсказали».
До сих пор думаю, может, благодаря мне произошло что-то важное?..
<z>Раритетная кассета</z>
По удивительному стечению обстоятельств, с первым Президентом России я познакомился еще в детстве. Мама работала диктором на Свердловском телевидении. В понимании обычных людей это было почти как космонавт, и иногда мне мальчишкой вместе с родителями удавалось побывать в доме Бориса Ельцина. Правда, в воспоминаниях сохранилась не личность хозяина, а вкус колбасы, которую я первый раз попробовал именно там. В начале 60-х на Урале колбаса считалась элитным продуктом.
На первой журналистской практике, что проходила в многотиражке завода «Уралмаш», я умудрился взять интервью у директора – Николая Рыжкова, ставшего позже Председателем Совмина СССР, теперь он, как известно, депутат Госдумы. Одновременно, в том же материале, было и интервью со свердловским партийным лидером – Борисом Ельциным, посетившим завод.
Если у первого Президента интервью брал я, то с Владимиром Путиным его давали мы оба. Совершенно естественно, что, возглавляя комитет по внешним связям, Владимир Владимирович работал в контакте с Ассоциацией совместных предприятий. В том числе и его усилиями был создан прецедент – в городском правительстве появилась Межведомственная комиссия по делам предприятий с иностранными инвестициями.
И когда в октябре 1993 года в Петербурге проходил упомянутый уже съезд совместного предпринимательства России, бригада российского телевидения предложила нам с ВВ дать интервью. Я отправил их в свой, положенный мне как члену оргкомитета, гостиничный номер отеля «Санкт-Петербург». Готовить аппаратуру, крикнув вдогонку его координаты, чтобы они взяли у горничной ключи. А мы присели за чашкой кофе – прикинуть тезисы предстоящей беседы.
Приходят телевизионщики, зовут сниматься и ведут... в совершенно другой номер. В ответ на мои возражения журналисты ответили – изменить ничего невозможно, аппаратура уже установлена. Так мы и давали это интервью, поглядывая на дверь, не войдет ли хозяин номера.
А кассету эту я держу в сейфе.
<z>Быть журналистом</z>
В конце 80-х я еще не помышлял о работе с серьезным бизнесом и трудился в популярной молодежной газете «Смена». Тогда мне и посчастливилось написать главный материал моей жизни. Интервью с 16-летним американцем, обреченным на смерть. В Америке существует организация, которая исполняет последнее желание умирающих детей и подростков. Джеффа предметно диагностировали, выяснив, что после проведенной операции злокачественная опухоль головного мозга продолжает разрастаться.
Страшная беда, когда человек не успевает реализоваться оттого, что скоро уйдет из жизни.
На что может хватить фантазии мальчишки? Еще тлели угли «холодной войны», и Россия оставалась в понимании американцев империей зла. Джефф попросил у этой благотворительной организации, чтобы ему организовали встречу с Михаилом Горбачевым, желая сказать о том, что не надо бомбить Америку. Откуда взялись у парнишки такие мысли – трудно понять. И когда я узнал, что Джефф в составе делегации приехал в наш город, то страшно захотел увидеться с ним. К сожалению, партийные органы в ту пору проморгали ситуацию, не поняв, что в ней кроется серьезный пропагандистский момент. Ни с каким Горбачевым Джефф не встретился, а просто оказался в России и увидел перед своим уходом из этого мира нашу страну.
Готовясь к интервью с ним, я думал, как построить беседу, чтобы не касаться невзначай темы жизни и смерти. Но Джефф первым заговорил о том, как протекает болезнь, о ее физиологии, что он спокойно осознает свой скорый уход. Я был в шоке. Когда мы прощались, мне впервые захотелось обнять героя интервью, просто по-человечески. Не знаю, чего в этом было больше,– благодарности за разговор или желания физически удержать Джеффа, таявшего буквально на глазах. Потом мы обменялись адресами, оба понимая, что вряд ли успеем написать друг другу письма...
Интервью вышло под заголовком «Уходя, остаюсь...» и с припиской, что любой, кто захочет написать Джеффу, может еще успеть сделать это.
История всколыхнула огромное количество людей. Девчонки признавались в любви этому симпатичному американскому парнишке. Отцы семейств присылали в редакцию многостраничные письма-исповеди. А какая-то русская бабушка написала, что, если возможно, она была бы рада отдать свой мозг Джеффу. Я понимал, нужно как можно скорее отправить тысячи писем. Помогло американское консульство, и полвагона посланий под видом дипломатической почты убыли в США.
А я все публиковал интервью везде, где появлялась возможность. По всей стране и за рубежом. Зачем? Не знаю. Мне хотелось удержать Джеффа на этом свете, как ни странно это звучит. Некоторое время спустя я безуспешно попытался связаться с ним. Специалисты-онкологи сказали, что, скорее всего, исход был страшен и крайне мучителен...
Прошло три года. Однажды на рассвете меня разбудил телефонный звонок. Незнакомый голос сказал: «Здравствуйте, Николай! Это Джефф Хенингсон... – Я подумал, что схожу с ума. А повзрослевший Джефф продолжал. – Звоню, чтобы поблагодарить Вас. Случилось невероятное. Я получил очень много писем и впал в состояние стресса. Это продолжалось несколько месяцев, а потом кризис закончился. Врачи обследовали меня и сказали, что я абсолютно здоров. Год назад поступил в Калифорнийский университет, хочу заниматься политикой...»
Не знаю, что еще будет в моей жизни. Но, думаю, ради одного этого случая стоило когда-то стать журналистом.
<z>Эпилог от редакции</z>
Сегодня доля совместных предприятий в петербургском валовом внутреннем продукте составляет 48%. Сложнее сказать о составляющей заплаченных ими налогов в городской бюджет – такая статистика не ведется. Важно другое – Петербург способен представлять в международном разделении труда не просто сверхдешевые рабочие руки, а интеллект, который крайне важно оплодотворить деньгами в виде инвестиций.
Собственно, благодаря Николаю Сивачу в реальном секторе экономики, где деловыми партнерами отечественных бизнесменов выступают иностранные, происходят заметные положительные сдвиги. Поэтому в 1997 году Указом первого Президента он был награжден медалью ордена «За заслуги перед Отечеством». Впервые слово «Отечество» оказалось объединено с привлечением иностранных инвестиций.
А в начале 2001 года генеральный директор Санкт-Петербургской Ассоциации совместных предприятий получил благодарность второго Президента России – за заслуги в проведении экономических реформ.