<z>Марсианские каналы</z>
Путник, сворачивающий с Шлиссельбургского шоссе на Мгинскую дорогу, обычно уже бывает раздражен и заморочен: левый берег Невы настолько тесно напичкан разными поселениями и промзонами, что это пагубно отражается на трассе. Утыканная светофорами, перекрестками, автобусными остановками, заводскими железнодорожными путями, она разбита и выщерблена на всем своем протяжении. Ну разве что возле Питера слегка получше. Но, скажем, в Саперном возникает мысль, что саперы ушли отсюда совсем недавно. Кроме того, шоссе всего двухполосное – то есть узкое до неприличия, поэтому любоваться красотами Невы, которые нет-нет, да и проглянут из-за заборов промзон, невозможно.
Но на тихой Мгинской дороге начинаешь успокаиваться. Правда, не теряя бдительности: дорога все такая же узкая, зато отличается от Шлиссельбургского шоссе изрядным количеством закрытых поворотов. Даже вполне приличного качество покрытие, едва обледенев, не спасает лихачей или разинь. Особенно хорошо улетать вправо – там вскоре появляется и уже не отрывается от дороги река Мга, берега которой становятся все выше и выше.
Тот, кто думал, что река Мга – это какая-то мутная лужа типа Охты в верхнем течении, вяло ползущая меж болотистых низин, будет обязан изменить мнение об этом потоке. Мга, по крайней мере между началом садоводства «Дачное» и деревней Лезье, представляет собой быструю речку, несущуюся практически в каньоне, и похожа на Тосну, с которой ее роднит темная торфяная (но не мутная!) вода болотного происхождения, и Нева, которая принимает воды обеих рек. Естественно, что старые люди говорят про былое величие Мги, по которой только что океанские лайнеры не ходили, а уж мелкие кораблики и баржи с лесом шныряли постоянно. Мельчать Мга стала с той поры, как началось одержание в «Треугольнике» – торфяном массиве южнее Назии, который сейчас превращен в абсолютно мертвую зону при добыче торфа. Мга выходит из этих болот, а болота сейчас умирают.
Когда-то, в незапамятные времена, существовал великий проект соединения рек Тосны и Мги с Тигодой, которая впадает в Волхов у нынешних Киришей. Это чтобы в объезд Шлиссельбурга ходить и лес возить. Вообще проекты такого рода в нашей стране встречались куда чаще, чем об этом принято думать: при дармовом крестьянско-солдатском труде по губернии было нарыто несчетное количество каналов, большая часть из которых так ничем и не закончилась, но видна до сих пор. Остатки этих каналов на аэрофотосъемке напоминают марсианский пейзаж. Так и тосненско-мгинско-тигодская эпопея до сих пор видна у станций Ушаки и Болотница – заросшие каналы свидетельствуют о могучей инженерной мысли русского народа. Ревнители той идеи говорят, что она осуществилась бы, если бы не постройка Николаевской железной дороги, которая своей насыпью все погубила.
<z>Рать побитая лежит…</z>
Вскоре дорога приводит в поселок Мга, который ассоциируется прежде всего со страшными боями Второй мировой. Меньше чем через 10 километров путник встречает подтверждение военным рассказам – на горе в деревне Лезье раскинулось самое крупное в мире захоронение солдат и офицеров вермахта. Никак не меньше, а то и больше 80 тысяч бывших оккупантов навсегда остались в этой земле. Но это не значит, что они все сразу, как трилобиты, здесь и полегли. Нет, их свозили со всей округи, чтобы соорудить цивилизованное кладбище, известное теперь далеко за пределами маленькой деревни.
Сама деревня Лезье как бы двойная – к ней, как близнец, лепится деревня Сологубовка. Разделяет их не только Мга, но и какое-то непонятного происхождения различие в менталитете, сказавшееся на внешнем облике деревень. Сологубовка, которая на ближнем к станции берегу – довольно большая и неряшливая деревня с полуразрушенными силикатными двухэтажками и унылыми облезлыми деревянными домами. Печать запущенности лежит на всем – от фантастически раздолбанной улицы, ведущей к остаткам Юсуповской усадьбы, до грязноватых магазинчиков, ютящихся у дороги. Юсуповы, кстати, хоть и владели здешними поместьями долго, не удосужились построить здесь мало-мальски приличный барский дом и разбить парк. Все, что осталось от поместья, – это пара хозпостроек и аллея.
А вот в Лезье, сразу за рекой, совершенно другая картина. Как будто небо здесь выше, а деревья зажиточнее. Мощные избы, украшенные резьбой, стоят вдоль хорошо заасфальтированной дороги, и даже собаки здесь как будто породистее. Чем вызвана такая разница – абсолютно непонятно. Внешне наблюдаемое противостояние Лезье и Сологубовки настолько ощутимо, что нетрудно представить себе, как сходятся эти два чуждых друг другу народа на мосту над рекой и выясняют отношения. Может быть, и тем еще вызвана разница, что именно в Лезье, а не в заречной Сологубовке стоит Успенская церковь, отреставрированная до фантастического в наших краях великолепия.
Трудно сказать, отломилось бы Успенской церкви такое счастье, если бы не фашисты проклятые. Это они густо лежат на кладбище за церковью, это они устроили в ней госпиталь во время войны, а в подвале – морг. Но до полного разрушения церковь довели отнюдь не они, а советские люди, строившие послевоенное светлое будущее. Еще несколько лет назад на месте нынешнего великолепия была пустыня – среди обломков старых деревьев торчал обломок церкви, своими руинами вполне гармонируя с разрушенным старым мостом через Мгу и развалинами мельницы рядом. Но если две последние руины встречают путников в прежнем состоянии, то церковь полностью преобразилась.
Что характерно – не на наши деньги. Именно немецкая сторона, организации, занимающиеся захоронением соотечественников, погибших во Второй мировой войне, и устроили это кладбище, и превратили захламленный крутой берег Мги в пейзажный парк, и восстановили церковь. Наши же ветераны, по-прежнему видящие в немцах только фашистов проклятых, упрямо не желают принимать немецкий подарок. Собрать кости своих товарищей, по-прежнему рассеянные по лесам и болотам, они почему-то не хотят, этим занимаются только редкие добровольцы. А вот фыркнуть в сторону «фашистской работы» и образцового немецкого порядка вокруг они не преминут. Напрасно священник Успенской церкви говорит о любви и всепрощении – прощать и тем более благодарить потомков «фашистов проклятых», родившихся через много лет после окончания войны, многие наши ветераны не намерены.
Чтобы отвлечься от грустных мыслей, лучше покинуть Лезье-Сологубовку и двинуться в сторону деревни Кирсино. Асфальт за Лезье быстро кончается, но грунтовка здесь очень приличная, накатанная, не доставляющая неприятностей. Едва скроется из виду последний дом в Лезье, как буквально под ЛЭП слева от дороги встанет гора. Конечно, это не Монблан, но для местности, особо не избалованной рельефом, это солидный холм. С одной стороны он практически отвесный, с других – более покатый. Местный старичок, собиравший ветки для коз, сказал, что слыхал от дедов, будто назывался этот холм «Богова гора», стояла на ней церковь, которая в лихую годину провалилась внутрь, но продолжает оттуда звонить колоколами. Характерно, что точно такие же легенды доводится слышать в разных районах области про разные местные горы и курганы. Много, видно, всего у нас провалилось.
А уж в Кирсине можно наблюдать потрясающие холмистые гряды – они длинные, довольно высокие, деревни здесь стоят все вдоль хребта гряды, а огороды уползают куда-то вниз. Холмы эти ледникового происхождения, одни из самых красивых в наших краях, а сама местность достойна быть отмеченной как природный памятник. К счастью, добыча щебня и песка в Кирсине почти прекратилась, поэтому срывать холмы перестали. Но кто знает, вдруг опять начнут?