– Можно, я сам начну интервью? Тридцать лет я занимаюсь «Ералашем», и постоянно задают один вопрос: «Как вы ухитряетесь тридцать лет делать смешно?» Я – упертый козел по жизни и каждый день чему-то учусь – на своих ошибках, на чужих. Смотрю, к примеру, картину «Страсти Христовы» и вижу, какие ошибки в ней. На мой взгляд, деяния Христа намного важнее для человечества, чем его страдания. Поэтому снимать фильм о том, как его «метелили», не самый верный путь. К тому же его так избили в самом начале, что дальше, что бы с ним там ни делали, мне уже как-то все равно. Анекдот стал поедать сам себя. То же самое касается и моего «Ералаша». Главное – знать дозу.
– А тридцатилетний проект не имеет риска изжить себя?
– Пока я живу – нет. Взрослые сейчас любят говорить, что, мол, раньше «Ералаш» был смешнее! А ничего подобного. В детстве мороженое тоже было вкуснее – тот же фокус! Кто внимателен, тот видит, что сейчас «Ералаш» стал намного лучше, тоньше, элегантнее. Сегодня он намного ярче и интереснее, чем был. Мы сегодня на пике.
– Говорят, что Грачевский виртуозно ругается матом, сочиняет матерные частушки, но в то же время не любит Романа Трахтенберга и группу «Ленинград»…
– Я никогда не обнародую свои «идиотизмы» и денег на этом не буду делать. Мне не нравится публичный мат. Я очень много времени провожу на сцене, и мне кажется, что нужно быть вежливым: со зрителями, с людьми вообще. А когда люди грязно ругаются, мне становится противно. Я знаю огромное количество супернеприличных анекдотов вообще без мата, и матерных – несмешных. Для меня должна доминировать элегантность смешного.
В то же время мне нравится черный юмор. Мой любимый анекдот из этой серии. Иисус Христос висит на кресте. Проходит мимо мужик и спрашивает: «Вы не подскажете, который час?»
– Это рискованный анекдот…
– Знаю, что меня за него могут зарезать. Я к верующим людям отношусь с достаточным уважением. Но искренне жалею всех монахов и монашек, которые тратят на это всю свою жизнь. На мой взгляд – глупость полная. Жалею тех людей, которые подолгу торчат в церкви. Это какая-то мастурбация души без оргазма. Ну что там стоять? А вот жить с Богом в себе – это очень важно.
– Говорят, что Грачевский строгий отец, даже уволил свою дочь...
– Я очень уважаю своих детей, и вообще детей. Но на голову не дам сесть никому. Ни собственным, ни чужим. У меня сын и дочь. Оба закончили ВГИК, факультет организации производства. Сын сделал мощную карьеру. Он – президент крупной компании. Начав с нуля, выкупил ее. И все это – без моей помощи. Я горжусь тем, что он на юбилей дарит мне «мерседес». Мало кто может таким подарком похвалиться, а я могу!
А дочка… Это мое самое больное сейчас место. Ксюша очень странно себя повела. После окончания института я предложил ей лет десять поработать самостоятельно, не дочкой Грачевского. И она, к ужасу моему, ушла работать в салон маникюршей. Я был просто потрясен. Я вкладывал в свою девочку все, что знал, и получил такой результат! Потом мне это надоело, стало страшно за нее, и я взял дочь в «Ералаш».
Два с половиной года мы проработали, а потом я ее выгнал за непослушание, за неуважение к руководителю. У меня коллектив – тридцать человек, и все меня слушаются. Все, кроме дочери. Моим правом было ее выгнать. Потому что она покусилась на самое главное – на качество и уровень моего продукта. Я за этот продукт буду отвечать перед вечностью, перед теми людьми, которые еще не родились. Поэтому я никому не дамся! Я делаю все для того, чтобы «Ералаш» был востребован. Пишутся смешные тексты, я приглашаю известных актеров. Только что у меня Сергей Гармаш снимался. Максим Галкин. Влада Галкина можно посмотреть в очень забавном сюжете про тюрьму. Дмитрий Нагиев, Светлана Крючкова... и еще многие. Потому что я хочу, чтобы было крупно.
Вот, например, Нагиев семь месяцев морочил мне голову. Все откладывал да откладывал съемки. Я уже психанул, сказал: «Дима, что ты за козел такой, в конце-то концов? Все народные артисты в этом городе почему-то находят время! А ты вот…» А потом раздается звонок. Сняли. Получился действительно хороший сюжет.
– Из литературных сказочных персонажей с кем бы вы могли себя сравнить?
– С Бабой Ягой. Люблю острые образы.
– Есть разница между детьми тридцатилетней «давности» и сегодняшними?
– Дети очень сильно поумнели…
– Вы общаетесь со «вчерашними» детьми?
– Конечно, но не со всеми, разумеется. 24 октября в Кремле будем праздновать юбилей и соберем их. Кого-то потеряли… Самые первые – с нами. Пашка Степанов, рыжий такой, помните? Машка Солодовникова тоже придет. Да и многие другие. Вот, Юля Волкова из «Тату» тоже у меня снималась. Классные девчонки, я их люблю, а шкурка лесбиянская – все это глупости. И Глюкоза тоже выросла в «Ералаше» – я Наташку Ионову с девяти лет знаю.
– Если бы Борис Грачевский стал директором школы, что сразу же поменял бы?
– Я искренне ненавижу школу. Ребенком я был добродушным, но, став большим, понял, что есть два чудовищных института – школа и армия, которые давят личность. Система школьного обучения всех уравнивает, а ребенку нужно помогать развивать его индивидуальные способности. Я бы сформировал классы по 10–12 человек. И, конечно же, очень важна личность педагога. Свою первую учительницу я, например, ненавижу до сих пор.
Она была фантастически неинтересная, серая, скучная: в серых юбках, кофтах и пуховом платке. Мы так ей все надоели. Она ходила по классу, а когда приближалась к доске, разворачивалась, почему-то поднимала юбку и поправляла резинку на чулке… Вот и все, что я про нее помню. Звали ее Клео Александровной. Видимо, она была Клеопатрой. Можете себе представить, в подмосковной деревенской школе – Клеопатра?! Клепа…
Как сделать, чтобы учитель был лидером? У меня была приятельница, которая преподавала математику. У нее все дети учились идеально. Чем она брала? Она просто красивая, шикарная женщина была. Она всегда очень красиво, аккуратно одевалась. У нее были хорошие ноги, хорошая фигура, грудь. Она ходила – и от нее умирали и мальчики, и девочки. Вот так вот надо выглядеть! Дети не смели не выучить ее урок! Не смели расстроить свою любимую учительницу! Это интересный рычаг. Есть преподаватели, которые страшно остроумны. Они хохочут, и дети боятся вести себя плохо, потому что если попадешься – засмеет. Это тоже вариант.
– В каком состоянии, на ваш взгляд, находится сегодняшний детский кинематограф?
– В полной ж…!
<z>Фото Вячеслава Гурецкого</z>