Незадолго до новогодних праздников Республиканский научно-практический травматологический центр Донецка испытал на себе удары украинской артиллерии. До этого обстреливались здания по соседству, а осколки периодически залетали на территорию медицинского учреждения – ранение мог получить любой, кто в это время находился вне госпитальных стен.
Среди его пациентов – «трёхсотые» с фронта и жители, пострадавшие как от обстрелов, так и получившие производственные или бытовые травмы. Ещё дети, которые успели познать войну – на время лечения или навсегда. Центр был уникальным медицинским учреждением ещё в советское время. Теперь же, когда здесь врачуют пациентов любого возраста и с любыми видами травм, аналога ему нет ни в России, ни в соседних странах.
Как гражданские медики спасают людей в зоне ведения боевых действий, корреспонденту «Конкретно.ру» рассказал, не покидая своего рабочего места, директор Андрей Боряк, один из лучших нейрохирургов ДНР…
– Вообще нас открывали как областную травматологическую больницу в 1953 году. Промышленный регион, много техногенного травматизма. После развала Советского Союза в Донецке решили сохранить профиль медицинского учреждения – ведь ни в одном областном центре на всей территории СССР не было специализированной травматологической больницы. В России сейчас – только институты. Так, чтобы и взрослая, и детская травма – не найдёте.
Вот, скажем, в Санкт-Петербурге есть НИИ имени Вредена – для взрослых, и НИИ имени Турнера – для детей. Но нигде не оказывают сразу различную травматологическую и ортопедическую помощь, не лечат пациентов с повреждением конечности и, например, с травмой глаза. Не занимаются одновременно гражданским и военным направлением. Например, ВМА – для военных, и НИИ скорой помощи имени Джанелидзе – для людей гражданских.
У нас есть даже оборудованное бомбоубежище на 150 мест, построенное пленными немцами. Это к тому, что изначально планировалось – в военное время больница превращается в госпиталь.
Кстати, если до появления ДНР в любом из городов нашей области – Мариуполь, Александровка, Красный Лиман, Славянск, Краматорск – случалась серьёзная травма глаза, то пациента везли на скорой помощи к нам. В любое время дня и ночи. И уж любая сочетанная травма – только сюда. Вплоть до операций на позвоночнике с имплантами. У нас с 1992 года широко ведётся собственное эндопротезирование, в день – по пять-шесть операций.
– Среди пациентов Центра встречаются ампутанты, в которых нетрудно распознать фронтовиков. Они смогут здесь встать на протезы?
– К сожалению, нет. Но мы боремся на каждый сантиметр конечности, чтобы максимально сохранить пациенту ногу или руку. Обеспечиваем реабилитацию.
Линия фронта проходит недалеко, обстрелы не прекращаются, да и на работу люди ходят. Что очень «дальновидно», в феврале-марте мобилизовали часть травматологов. Не все большие начальники понимали, война – это серьёзная вещь, к которой надо серьёзно относиться.
Первого января 2022 года, как в насмешку, нам сократили 40 коек. Было 420, стало 380. И с 24 февраля всё понеслось. Я человек бывалый. По бумагам койки демонтировал, а реально – оставил. Поэтому все лежали в палатах. В марте-апреле в Центре доходило до плюс 70 человек коечного фонда, но мы никого не положили в коридоры. В мае было очень много детей.
Конечно, все вокруг знают, как надо лечить, учить, воевать и в футбол играть. Не хотел бы выглядеть тем, кто знает, как воевать. Свою службу прошёл ещё в Вооружённых силах СССР. Но знаю, как надо лечить.
С 2014 года мы действовали по своим собственным стандартам, понятия «лицензия» на Украине вообще не существовало. С недавнего времени перешли на единые медицинские стандарты Российской Федерации, значит – сразу несколько лицензий. Но опять же – пятилетку за три дня не делают. Мы подали заявку в российский Минздрав, как обеспечить всех имплантами и протезами. А большая политика – это большая политика: если уж в центральных регионах России к такому обеспечению есть вопросы, то до нас очередь не сразу дойдёт.
– Обходитесь местными силами или приходится обращаться за помощью к коллегам за пределами ДНР?
– Сейчас в Центре около 90 врачей-травматологов. Все врачи местные. Выпускники Донецкого мединститута – отличная школа. По рейтингу он был пятым в Советском Союзе. Кстати, Киевский в эту пятёрку не входил – только московские и ленинградские медицинские вузы. Но периодически к нам приезжают коллеги-добровольцы, за что мы им очень благодарны.
Последний год детского травматизма стало меньше. Школы на удалёнке. Многих детей вывезли подальше от войны. Например, у меня внучка-первоклашка тоже в Ростове – хочется, чтобы ребёнок понимал, что такое школа. В детском садике она на удалёнке сидела, а если так же удалённо учиться, то даже первый звонок не увидеть. Ну да, из-за этого невестка вынуждена была уволиться с работы и переехать в другой регион, в съёмную квартиру. А сыну приходится туда мотаться.
У нас в Центре примерно та же картина – многие врачи отправили семьи подальше. С медсестрами – вообще беда, за последние месяцы уволилось больше 50 сотрудников. Уехали с детьми. Ключевой момент – обстрелы и нет воды.
Классно показывать по телевизору, как отстраивается Мариуполь и запустили фонтан. Красиво! А у нас в это время воду в палаты и операционные носят в баклажках врачи, медсестры, военные. У меня несколько месяцев на третьем этаже – ни капли воды. В центре Донецка её нет…
Здесь, тьфу-тьфу, хотя бы не так жёстко, как в Горловке. Если в Донецке до спецоперации было некоторое затишье, то там обстрелы никогда не прекращались. И горловские медики, вне сомнения – молодцы. За исключением некоторых сложных операций могут профессионально оказать помощь на месте.
– Известно, что военные врачи скептически относятся к навыкам гражданских коллег: мол, не учили вас военной травме…
– Вероятно, так на нас можно было смотреть до 2014 года. Хотя травматизм у шахтёров носил едва ли не массовый характер, и навыков хватало. Кстати, если военные медики спасают сначала легкораненых, чтобы те по излечению вернулись в строй, то мы начинаем заниматься самыми тяжёлыми, чтобы их не потерять. Вот уже концептуальное отличие.
Первый КАМАЗ с ранеными прибыл к нам 26 мая 2014 года из донецкого аэропорта. В моё дежурство. Второй не доехал – его сожгли. Это было начало. А 2 января 2015-го, в разгар ожесточённых боёв, привезли сразу больше 150 раненых ополченцев. Так что – научились…
Беседовал Кирилл Метелев, «Конкретно.ру», фото автора