Уже 43 года Иран живёт под санкциями. И лучше один раз увидеть и услышать, чем просто услышать. Но скажу сразу: цельную картину жизни этой страны составить непросто. Сосуществуют, как минимум, три оценочных взгляда. Первый – скорее оптимистический, он характерен для должностных лиц Ирана. Второй – не без признаков вынужденного стоицизма – у простых граждан. Третьего придерживаются на коллективном Западе, в том числе, достаточно многочисленные иранские эмигранты. Тут – всё просто: доживающий последние дни режим и нищее население, замордованное тиранией.
«Чама дан» для казаков
Примечательная деталь: эмигрантский – под шахским со львом флагом – пикет в Париже проиллюстрирован фотографией не иранского, а афганского бытия (причём, на фоне засухи). Разоблачение примитивного подлога вызывает брань на всю площадь Шайо…
Ситуацию же в самом Иране поясним статистикой по жизненно важному для него нефтеэкспорту. Госстат даёт одну цифру. Международные источники – в три раза меньшую. А «доверительные» – в шесть раз большую, чем государственные. И так на каждом шагу.
Большой Тегеран – 13-миллионный европеизированный мегаполис с чертами, которые известны россиянам по Стамбулу, правда – 15-20-летней давности. Наиболее заметны две взаимообусловленные особенности: «непропорциональное» молодёжное большинство и обилие мотоциклов-мопедов-велосипедов. А заодно – бензоколонок.
Особой закрытости тегеранцы не демонстрируют, с улыбкой вступают в беседы с персоязычным иностранцем. Разговор рано или поздно «выруливает» и на санкционную тему. И тут первая особенность: значительная часть собеседников не очень представляет досанкционную жизнь. Поэтому сравнивать им нечего. Да и те, кому за 65, пришахское прошлое почти не вспоминают. Значительно острее и «больнее» – ассоциации с иракской войной 1980-88 гг.: многие потеряли близких.
Наигранных оценок исламской революции 1979 года тоже скорее сторонятся, но американцев, как и англичан, явно недолюбливают. Хотя английский язык не забыт. Куда теплее относятся к немцам, в разные годы много чего здесь построившим, прежде всего, дороги. На полке одного из моих собеседников стоит и неприметная книжка под названием «Джянгэ Мо», что переводится как «Моя борьба»… На суперобложке автор не указан.
К русским отношение слегка ироничное, но не враждебное. В уличной обстановке нас иногда принимают за немцев, считают, что мы на них похожи. Других европейцев в Иране по существу нет.
Со смехом вспоминают «вклад русских казаков в бытовую культуру персов» – пододеяльники с ромбовидным вырезом посередине. Считалось, что он специально предназначен для «предметного общения» с «припрятанными», таким образом, дамами. Откуда куда пришло слово «самовар» – по-персидски «котёл» – спорить не будем.
В качестве бесспорно встречного вклада иранцы приводят популярную у казаков сумку для одежды, в Персии – «чама дан». А вот Грибоедова скорее осуждают за непочтительное отношение даже не к шаху-визирю, а персидской традиции.
Но никто мне так и не ответил, зачем потребовался разгром нашего же посольства в 1980 году. К счастью, никто из дипломатов тогда не пострадал. А обоснование – протест против ввода советских войск в Афганистан – выглядит странным, ибо тогдашняя Москва как раз в то время искала взаимопонимания с послереволюционным Ираном.
«Шахерезада» заговорщицки переспросила: «Разве я – не женщина?»
Общаясь с иранцами, нередко слышишь патриотические нотки. В том числе в неожиданном контексте. Так, к путешественникам относятся вполне терпимо, но сам туризм воспринимают как разновидность безделья. А иранцам есть, чем заняться и дома.
Что касается турпотока в Иран, то ему препятствует, прежде всего, сухой закон. Мешает приобщению иностранцев к достопримечательностям действительно мирового значения. Сухой закон – не только свирепый, но и нелепый: чего стоит задержание в тегеранском аэропорту видного отечественного академика!
Он собирался во время проводимого международного форума вручить бутылку коньяка своему европейскому коллеге. Наше посольство «спасло» несчастного, спешно посадив его на борт, возвращающийся в Москву.
Кстати, и курение в Иране весьма ограничено. Оно дозволено разве что перед входом в армянские кафешки – их стало больше после войны в Абхазии в начале 90-х.
Самые нескрываемые самими иранцами проблемы связаны с непредсказуемой инфляцией. Она измеряется десятками процентов в год. И опять-таки «двойная» (?) валюта – риалы и туманы – удивляет числом нулей на купюре. Курсы обмена – не менее экзотические: официальный – отличается от того, что предлагает обменник. С обменником «конкурирует» уличный меняла. Мой знакомый предложил «четвёртый вариант», весьма далёкий от первых трёх.
Из обыденных разговоров следует, что значительная часть тегеранцев живёт в среднем на 350-400 долларов на человека в месяц, за пределами столицы – беднее. Поддерживать сколько-нибудь приличный уровень жизни помогают, во-первых, сложная система госдотаций, прежде всего, молодым семьям, во-вторых, не менее запутанный порядок получения кредитов-рассрочек, в-третьих, полуофициальные посредники с ближним для Ирана зарубежьем (Турция, Индия, Эмираты). Этих посредников, оказывающих широкий круг частно-корпоративных и даже межотраслевых услуг, называют байерами (покупателями), но на самом деле их роль многограннее. В-четвёртых, выручают не менее запутанные внутриисламские (чаще – межшиитские) взаиморасчёты – так называемая, хавала.
Как таковой безработицы нет. Работа находится и для женщин. Кстати, более раскрепощённых, чем кажется издалека. Хотя ношение никаба (характерного платка) вне дома – обязательно. И «гендерно разнесённые входы» в присутственные места, даже в метро, всё же действуют на нервы. Особенно, когда боишься потерять в одноцветной толпе «персонеговорящую» жену.
А так… Вот, например, обмен репликами с попутчицей-«шахерезадой». Для начала она открыла мобильник и показала фотографии своих мужа и малышей. При этом призналась, что уже в четвёртый раз за месяц едет на «красноморский» курорт – с ним связана профессионально.
На моё шутливое: «Наверное, Вас там ждут не только заботы, но и приятные встречи?» – «шахерезада» сузила богато украшенные косметикой глаза и заговорщицки переспросила: «Мы что – не люди? И разве я не женщина?»…
Может, мы с ней подумали о разном?
Финик по-персидски – хурма
Первое неожиданное впечатление – бедность стола: мясо, да и курятина – точно не каждый день. Обычное «разовое» меню – рис с приправой из варёной фасоли или свёклы, варёная кукуруза. В религиозные праздники безвозмездно эти же продукты раздают на улицах.
Правда, выбор угощений на приёме в иранском посольстве в Москве – ненамного богаче. Так что материальные различия в глаза особо не бросаются. Да и домашний антураж сопоставим с нашим: набор привычной техники, включая недешёвую кофеварку – всё, в основном, китайское. Квартиры снимают чаще, чем приобретают.
Продуктовые магазины несколько скромнее по выбору товаров, но в основном похожи на отечественные супермаркеты. Бросаются в глаза (и в нос) длинные парфюмерные ряды – не захочешь, но найдёшь по запаху. Но магазины, тем более моллы, не переполнены. В отличие от рынков, торгующих до позднего вечера. Вы не представляете, какое там изобилие фиников! Кстати, финик по-персидски – хурма.
Майнинг вспоминают чаще, чем у нас
Несмотря на отключение банковской системы SWIFT, прочая «компьютерная» жизнь выглядит полноценной. Вместо Фэйсбука – «Клуб», вместо ЮТьюба – «Аппарат». Его шутливо называют Араратом – из-за первоначального армянского участия в его разработке. Платежные системы Visa и MasterCard отключены. Зато известна аббревиатура VPN. Мировая кинематография доступна всем.
Многие собеседники, включая высокодолжностных, главной проблемой страны называют ограничения на экспорт всё той же нефти: её здесь считают самой качественной не в пример другим нефтедобывающим странам. С благодарностью, но следя за словами, упоминают Китай – главного избавителя Ирана от санкционных и иных «временных» проблем.
Других иранских партнёров не называют, даже когда их подсказываешь. Судя по всему, из Китая или через него Иран получает современную технику и технологии, в частности авиационные, но главное – моральную поддержку и политическое понимание. «Ядерные» и прочие «щекотливые» темы обходят: осмотрительность свойственна многим. Точно не зря.
Куда чаще, чем у нас, вспоминают майнинг. По-видимому, он стал формой самозанятости, скажу больше – элементом социально-финансовой устойчивости страны. Тем более, что компьютерная грамотность городской молодёжи несомненна. Забегая вперёд, соглашусь с утверждением о стопроцентной грамотности взрослого населения из числа 87 миллионов иранцев. По крайней мере на словах, добротной выглядит система среднего специального и высшего образования, повторю, распространяющегося и на девушек.
Иран обеспечивает себя всем и полностью
Существо бесед с «официальными» иранцами во многом сводится к ряду схожих констатаций и приглашений с ними согласиться. Вот вкратце, о чём идёт речь.
Во-первых, исламская революция 1979 года скорее открыла перед Ираном новые возможности, чем затормозила его развитие. В стране утвердился порядок, более справедливый в социальном смысле, чем до революции. Этот порядок возвысил сплотившийся иранский народ, последовательно реализующий свой потенциал одной из древнейших, при этом выживших цивилизаций в мире…
Что касается санкций, то они, конечно, мешают. Но рано или поздно Иран перестанет это замечать, ибо они – лишь временный вызов, один из тех, с которыми сталкиваются многие страны. Китай, например.
Во-вторых, наиболее очевидным достижением иранского общества является морально-нравственная чистоплотность большинства. «Классического» воровства в стране действительно нет. Более того – выронишь бумажник, тебе его вечером принесут прямо в номер: откуда, интересно, знают, где ты живёшь? Ибо присвоить чужой кошелёк мало кто решится из-за угрозы наказания (под условным сроком ходят очень многие). А вот про коррупцию не говорят. Наверное, из-за «стеснительности»...
В-третьих, исламская демократия обеспечивает личную и электоральную свободу. Во всяком случае, любой гражданин вправе беспрепятственно критиковать власть, вплоть до президента (по факту скорее главу правительства). В парламенте «забронированы», как минимум, два места для армян и одно – для иудея. А вот рохбара – духовного лидера аятоллу Хаменеи (иногда добавляют, «кстати, азербайджанца»), тем более – его знаменитого предшественника – великого аятоллу Хомейни всуе поминать не принято...
В-четвёртых, и с раскрытием деталей: Иран – самая образованная, возможно, самая сытая и здоровая страна исламского мира. Продолжительность жизни – 77 лет. Социальных программ только общегосударственного значения – более 200, своего рода мировой рекорд. Качество диспансеризаций таково, что плазма (донорская кровь) иранцев котируется на мировом рынке выше любой другой.
Другое дело, что в велаятах-«глубинке» (далее – по диктофону) «порой слишком увлечены местными соревнованиями и часто зависят от местных же «базаров». Поэтому, освящённые Всевышним принципы справедливости искажаются неспособностью местных властей даровать своим землякам то, что им причитается по праву Рождения и Вере». И ещё конкретнее: «Ничто так не располагает к доверию… как качество дорог – это, возможно, не первая, но важнейшая составляющая бытия граждан, а цель Ирана – две машины на человека при цене бензина ниже, чем за проезд в метро». Поэтому: «поощрить гражданина на поддержку власти может дорожное строительство, а также качество горючего»… Да, персидский язык – воистину многообразный…
Неожиданный нюанс: самые эрудированные собеседники интересуются, почему Россия (формально ещё Советский Союз) отказалась принять шиизм в качестве национальной идеологии – после отказа от строительства коммунизма? Ведь, Иран предлагал!
В обыденном же смысле Иран обеспечивает себя всем и полностью, импортируются только вагоны метро… Внешне это не вполне подтверждается, но условный «собеседник» традиционно подводит черту фразой: «Если есть воля, то найдётся и выход. Иншалла!» И ещё: «Аллах осуждает уныние, приравнивая к нему хуление Всевышнего. Успел – расскажи, как стал первым. Проиграл – будь иранцем – промолчи»…
Почти боевой клич навахо
И напоследок эксклюзив, характеризующий забытый западный ракурс. Воспроизвожу эпизод своей службы в штабе международных миротворцев в Боснии в конце 90-х годов.
Ежевечерний «разбор полетов» в штабе американской дивизии традиционно завершает слово капеллана. Молитвы, как правило, содержат пожелания успехов американским и прочим миротворцам, безопасной дороги водителям и безоблачного неба пилотам. Но однажды, в 20-ю годовщину провала американской операции по спасению своих дипломатов-заложников, обычно невозмутимый капеллан разразился обличительной проповедью в адрес иранских аятолл.
Первой реакцией присутствовавших неамериканцев было удивление: неужели клятые иранцы так мешают урегулированию на Балканах? Или желание ещё раз пригвоздить исторического супостата взяло верх над географией? Собравшихся тотчас же убедили: ненависть к Тегерану, по меньшей мере в военной среде США, это нечто большее, чем память об уязвленном самолюбии. Это – почти боевой клич навахо – ату их, негодяев, присно и во веки веков.
Американцы, склонные к безэмоциональности, привели более рациональные доводы: шах считался образцом проамериканского восточного правителя. Его потеря для США – это прежде всего утрата символа геополитического успеха Америки, а заодно и надежды на подражание шаху со стороны прочих восточных владык.
Впрочем, это уже о другом…
Борис Подопригора, востоковед, специально для «Конкретно.ру», фото Associated Press, REUTERS, а также из открытых источников