<z>Владимир Гуреев. С 1993 по 1996 год проходил службу в составе 201-й Гатчинской дважды краснознаменной мотострелковой дивизии в Таджикистане. Затем работал ведущим программ радиостанции «Славянка» и «Воен-ТВ» Министерства обороны РФ, был начальником отдела газеты ВВС и ПВО «На боевом посту», военным корреспондентом телекомпании «Рен-ТВ». Майор запаса.</z>
<z>Высокогорная</z>
Триста метров ровной неширокой грунтовой полосы – это и есть высокогорный аэропорт Ботлих. Райцентр, восемьсот дворов. До Чечни два десятка километров. До Махачкалы – восемь часов опасной горной дороги. Раньше сюда ежедневно летал «кукурузник», привозил несколько пассажиров и почту. Но еще с первой чеченской кампании воздушное сообщение прекратилось. В саманном сарайчике (административном здании аэропорта) теперь склад боеприпасов и место радиста. Рядом – несколько армейских палаток, полевая кухня и БМП – пушкой нацелена в горы.
9 часов утра. Пусто и тихо. Только что на запад, в направлении Чечни, улетели два вертолета – наша единственная надежда выбраться в Шатойский район, где сегодня начинается крупная войсковая операция.
– «Вертушки» еще будут. – Начальник штаба ботлихской группировки подполковник Станислав Щур не знает, что делать с упавшими ему на голову заезжими журналистами. – Я вас отправлю к командующему, в горы, он только что улетел с передовым отрядом. Пусть Безклубов сам разбирается. Нужны вы ему – оставит. А если что, тем же «бортом» отправит в Ханкалу.
Щур называет Безклубова командующим. Привычка. Раньше здесь рулили генералы. Они не терпят обращения «командир» – только «товарищ командующий». А на самом деле командир оперативно-тактической группировки «Высокогорная» так и называется командиром.
Здесь все еще лето. Едва поднявшееся из-за гребня вершин солнце сразу припекает. Его работа видна под ногами: растрескавшаяся земля, желтая редкая соломка высохшей травы.
– В прошлом году вон на тех вершинах в это время уже лежал снег. – Щур щурится против солнца, указывая пальцем на какую-то гору вдали. Он молод, не больше тридцати пяти. Круглоголовый, улыбчивый, настолько русый, что к волосам надо приглядываться, чтобы их вообще заметить. Подполковник приехал в Ботлих из Буйнакска, там он – замначштаба бригады. Скучная должность, бумажная работа: графики нарядов, карты, карандашные стрелки. В Ботлихе – бытовая неустроенность, летом – жара, зимой – сырая морозная слякоть. Но здесь Щур делит на всех не наряды, а боевое охранение, рисует на картах не абстрактные значки, а направления настоящих ударов. Про него рассказывают, что ежедневно, и в жару, и в снег, в 6 утра он босиком бегает на ближайшую горку. На него это очень похоже – ни секунды на месте, постоянно в движении.
Послышался стрекот вертолета. Вглядываемся вдаль, где в ущелье между двумя хребтами должна показаться «вертушка». Ее пока скрывает сизая дымка, слышен лишь шум винтов. В горах звук далеко плывет по ущелью.
Наконец в небе видна маленькая точка. Это ее приятный уху, размеренный треск принес ветер. В том же месте одна за другой проявляется еще несколько точек, и через минуту от горизонта к нам летит ровный строй, как если бы мухи вдруг полетели журавлиным клином...
Восемь вертолетов поднимают пыль в только что спокойном и, кажется, всеми забытом аэропорту Ботлиха. Такого здесь давно не было. Местная детвора мигом слетается поглазеть на происходящее, но близко к летному полю не подходит.
Вещи – в руки, посадка обычно проходит быстро. Если замешкаемся, ждать не будут. Я беру штатив, кофр с аккумуляторами и кассетами. Мой спутник, оператор Александр Кисловский, держит в руках наше единственное оружие – видеокамеру. Он едет на войну второй раз. Немногословный и легкий на подъем парень. В студенческой юности Сашка серьезно занимался туризмом и сейчас доволен предвкушением интересной экспедиции в горы.
– Вот это ваш «борт», – Щур указывает на ближайший к нам Ми-8 с закопченным от выхлопа левым бортом. Пальцем по гари крупно написано «CRAZY». – Только грузиться не спешите, «вертушки» еще будут заправляться...
<z>Зам по бою</z>
Операцию разрабатывал Безклубов. Некоторые генералы в Ханкале считают, что полковник еще молод для большой самостоятельности маленького командующего. Но бригада приняла на себя первый удар прошлогоднего вторжения, и свежеиспеченный выпускник академии имени Фрунзе, полковник Безклубов из аудитории попал сразу в бой.
Командиром оперативно-тактической группировки «Высокогорная» его назначили только после года успешной для федеральных войск горной войны. Я потом у него спрашивал – не надоело? Все-таки уже год в горах, год без семьи. Он пожал плечами – по должности положено. Подразделения бригады воюют, а он «зам по бою».
По данным его «рэбовцев» (радиоэлектронная борьба) и по неким агентурным сведениям, в сентябре были «вычислены» новые места базирования банд. Полковник вместе со своим штабом срочно разработал операцию. Но план сначала надо утверждать в Ханкале. На это ушло драгоценное время. Командование объединенной группировки неожиданно подключило к проведению операции еще одну бригаду – 74-ю, прибывшую в Чечню из Сибирского округа. Она как раз стоит в горах Шатойского района, по соседству с ботлихской группировкой и имеет богатый боевой опыт.
Безклубов обратил внимание руководства на то, что взаимодействие с соседями еще надо налаживать, но замечание было оставлено без внимания. А напрасно. В горах самое главное – внезапность. Уйдет время, уйдут со своих баз и боевики. Если это случится раньше, чем Безклубов успеет высадить своих людей на все окрестные вершины, 74-я зря будет прочесывать ущелье. Ведь нельзя же всерьез считать целями крупной войсковой операции обнаружение нескольких блиндажей, фугасов и двух-трех «стволов» и гранат.
Теперь вместе с передовым отрядом человек в тридцать командир ботлихской оперативно-тактической группировкой полковник Владимир Безклубов сидит на высоте 1691 и ждет высадки основных сил. Отсюда эти вершины как на ладони. Высота 1691 нанесена на все карты, но только на картах Генерального штаба она имеет свое название – «Шарилам». Здесь полковник оборудовал свой командный и наблюдательный пункт.
Для заброски десанта и огневой поддержки ему обещали прислать вертолеты из Грозного. Но, во-первых, они опаздывают – лететь далековато, а во-вторых, воздушная армада полетит как раз над районом своего будущего боевого применения. Боевикам будет не трудно догадаться, для чего.
А ведь еще летом «вертушки» стояли в Каспийске, а то и в Ботлихе. В горах вертолеты незаменимы...
У подножья горы проходит дорога, по которой басаевские банды в прошлом году шли на Дагестан. Надо срочно закрыть для боевиков хотя бы ее. Безклубов оставил с собой несколько офицеров, дюжину бойцов и радиста. Остальных во главе с капитаном отправил вниз.
Идет час за часом, а подкрепления все нет.
<z>Это тоже Россия</z>
Вертолеты заправлялись в Ботлихе до обеда и поднялись в воздух, когда солнце уже вошло в зенит. Тень от нашей «вертушки» причудливо скачет – с покатого склона вниз, в пропасть, и снова на склон. Всего пять минут – и мы на высотке над селением Таджаул. Это уже Чечня. Оказывается, главные силы группировки здесь, а в Ботлихе только штаб, связь и тыл.
Приземляемся на маленький ровный пятачок. Мощные потоки воздуха от крутящихся винтов поднимают клубы пыли, и, не заглушив двигатель, «вертушка» принимает на борт 18 человек. Сильный порыв ветра может запросто сбросить многотонную машину в пропасть, поэтому погрузка длится не больше двух минут. Пилот облегченно давит на форсаж и отрывает вертолет от земли.
Еще пять минут – и вот он Шарилам. Группа спешно покидает борт и рассыпается по вершине. Мы выскакиваем последними, вертолет сразу уходит назад, в Таджаул, за следующей группой. Вести съемку пока нельзя. Сперва надо представиться командиру. Щур уже доложил ему по рации о нашем прибытии.
– Да на хрена мне ваши документы! Раз прилетели, садитесь, пейте чай. Увидите много интересного. Я вас научу есть кузнечиков, – подумал и добавил. – И лягушек тоже...
Полковник в черной кожаной чеченской феске то ли раздражен, то ли приветлив. У его ног расстелен плащ от ОЗК, на нем рассыпаны консервы из сухпайка.
– Адъютант! – Откуда-то появляется солдат. За спиной автомат, в руке чайник. По прибытии на Шарилам он сразу же развел костер. У командира здесь наблюдательный пункт, значит, до завершения операции будет смотреть в бинокль и говорить по рации. Позаботиться о себе времени не будет. Для этого и нужен адъютант.
У Безклубова есть еще и телохранитель. Но у того другая задача. Солдат должен спасти жизнь своего командира любой ценой, даже ценой своей собственной. Поэтому телохранитель ходит за Безклубовым как тень.
На импровизированном достархане появляются пиалы с парящим чаем. Однако он не горяч, и только сейчас я замечаю, что на высоте 1691 метр совсем не жарко. Солнце еще в зените. Отсюда нам прекрасно видно, как на окрестные вершины садятся вертолеты. Из них высыпаются черные точки, и сразу же «вертушки» набирают высоту и уходят. В небе над районом высадки кружит пара Ми-24. Они следят за ущельем в готовности раздавить врага всем своим боезапасом.
– Вам привет от Аверьянова.
– А ты откуда его знаешь? – Безклубов удивлен.
– Служил с ним в Таджикистане. Он был начальником разведки, а я – корреспондентом газеты 201-й дивизии. Сейчас он в Москве. Я когда в Чечню собирался, звонил ему, спрашивал, встречу ли здесь друзей. Он велел искать Вас.
– А я с Аверьяновым учился в академии.
Минут за пять мы перебрали десятки фамилий. Армия огромна, но в беседе всегда выясняется, что кто-то с кем-то где-то служил или учился.
Командир откинул край ОЗК. На траве – две бутылки водки. Одна сразу же пошла в разлив. Безклубов махнул рукой, подошли все офицеры.
– Ну, чтоб простуда не брала!
Железная кружка пошла по кругу. Выпили, перезнакомились.
– Сейчас главное – не выпустить их отсюда. Да вы подкрепляйтесь, ребята, не стесняйтесь, будьте как дома, это же тоже Россия.
<z>Дороги назад нет</z>
Радист доложил, что нежилой дом под нашей горкой только что покинула группа вооруженных людей. Безклубов кивнул головой артиллеристу, а мне протянул бинокль.
– Вон, видишь одинокий домик внизу – речь идет о нем. Мы его сожгли еще в прошлом году, а его снова отстроили. Прямо над ним сейчас сидит группа Романюты. Он их и засек.
– Выстрел! – это окрик сзади. В полусотне метров от нас один за другим шарахнули два 120-миллиметровых миномета – главный калибр горной артиллерии.
Сорок секунд тишины.
Два разрыва ложатся чуть ниже домика. Откуда-то доносятся едва слышные автоматные очереди. Безклубов достал из кармана «Моторолу».
– Не преследовать, не преследовать, выжимай их вниз, выжимай вниз...
– У меня внизу туман, туман, он поднимается ко мне, двигаться не могу, срочно занимаю оборону.
– Ты смотри, Романюта уже в тумане! – Безклубов отдает солдату рацию. – Черт бы побрал эту погоду! Нельзя в горах медлить!
Только что в бинокль я отчетливо мог рассмотреть домик внизу, теперь все скрывает белое облако.
– Сверху это красивые облака, снизу – тяжелые тучи, а когда попадешь в эту гущу... Авианаводчик, скажи на милость, ну почему твои вертушки такие нерасторопные?
Авианаводчик Андрей прилетел из Ботлиха вместе с нами. На нем только песочная хэбэшка, летная кожаная куртка и черные армейские туфли. На боку – радиостанция. Он должен держать связь с вертолетами и давать им координаты целей. Сейчас эти цели заволакивает густой туман.
– Товарищ полковник, я же не виноват, что вертолеты из Ботлиха забрали. Раньше было бы все по-другому. К тому же у нас ведь тоже люди меняются, некоторые летчики давно здесь не летали. Карта картой, а место высадки найти непросто. Тем более туман. Вон, начальника разведки не туда бросили. И другую группу из-за тумана уже не могут высадить, где надо. – Андрей показал пальцем на кружившую над ущельем «вертушку». – Сейчас она придет сюда. Тумана нет пока только у нас.
Мы с оператором на все смотрим с интересом. Сашка – через видоискатель камеры. Идет настоящая боевая работа, получается хороший сюжет.
– По плану все должно закончиться до наступления темноты. Но...– Безклубов помолчал, закурил, и продолжил. – Но уже сейчас туман забирает у нас последний козырь. То, что нас больше, чем бандитов, в горах не имеет смысла. Прочесывать ущелье нельзя. Всем «стой». Значит, «чесать» начнем с рассветом. Улетите завтра. Пешей дороги отсюда нет.
Точка. Прекрасно задуманный план рухнул.
Боевики под прикрытием тумана уйдут и растворятся среди мирных жителей соседних селений. С рассветом в ущелье можно будет найти только брошенные блиндажи да растяжки. Такова цена промедления.
Кто в этом виноват? Командир группировки, который не предусмотрел столь толстокожую неразворотливость армейской авиации? Вертолетчики, которых собрали в Грозном в один мощный, но в данном случае бесполезный кулак? Или, может, солдат, который заправляет вертолеты не накануне операции, а когда войска уже идут в атаку?..
Но делать нечего, завтра так завтра. У нас дюжина кассет, три аккумулятора. Вот только к ночевке под открытым небом заранее не готовились. Одеты по-летнему, еду и воду с собой не брали. Ну да не бросят, мы же все-таки гости. Гостям – самое теплое одеяло и самый толстый шмат сала.
<z>Что будет завтра?</z>
Туман стремительно заволакивает нашу высотку. Группы, разбросанные в округе, выходят на связь с «ноль первым» и докладывают о занятии позиций и подготовке к обороне. К счастью, все на своих местах. Только группу капитана Козлова из-за ухудшения погоды вертолет посадил к нам. Группа ушла на свою точку пешком, и через час капитан доложил по рации, что сидит на месте. На плохом для ночлега месте: склон и всего одна саперная лопатка на всех, особо не закопаешься.
Нам повезло больше. На Шариламе три штыковые лопаты. Солдаты принялись резать дерн и складывать из него невысокие стенки. Получилось укрытие, которое ночью спасет от ветра, а может быть, и от пули. А если развести костер, он будет незаметен со стороны.
Мы с оператором замерзли и пошли вместе с бойцами долбить в каменистой земле окоп. За час углубились всего на два штыка. Зато вспотели.
Что будет дальше? Как теперь угадать развитие событий? А вдруг боевик, не будь дурак, вместо панического бегства попрет там, где его меньше всего ждут – то есть прямо на нас? В тумане можно незаметно подойти на расстояние удара прикладом.
А что, если туман ляжет на нашу горку на неделю?
Пока погода не улучшится, сюда не прилетит ни один вертолет. Ни поддержать огнем, ни завезти продукты, ни даже эвакуировать раненых. Точно так же в 94-м в Таджикистане погибла ушедшая в горный рейд группа пограничников. Подорвавшись на растяжке, сразу погибли двое. А остальные умирали от потери крови четверо суток, пока за ними смогли прийти вертолеты.
<z>Западный ветер</z>
Один за другим «борты» возвращались в Ботлих. Командир эскадрильи подошел к Щуру, который, казалось, и не уходил со взлетки.
– Вот здесь и здесь, – летчик ткнул пальцем в карту. – Сплошной туман. Его несет с запада. Сильная облачность. Я пытался ее пробить, но даже у Шарилама нижний край уже стелется прямо по низине.
Западный ветер в этих местах никогда не приносит ничего хорошего. Он загоняет в тупики ущелий те испарения, которые поднимаются с залитых солнцем высокогорных лугов. И это будет длиться до тех пор, пока или ветер не переменится, или все дожди не выльются.
До тех пор – это сколько: неделю, две?
«Вертушки» сегодня работать не будут. Сейчас они уйдут в Грозный – ждать погоду. Если даже случится чудо, и завтра над Шариламом вдруг выглянет солнце, их опять надо будет ждать часами.
А здесь, в Ботлихе, всегда солнце. И даже трудно себе представить, что совсем рядом, всего в нескольких минутах полета, грозные горы заволакивает непроглядный туман, который наутро может запросто лечь на землю снегом.
Щур вернулся в свой вагончик и включил телевизор. Как раз выпуск новостей. Интересно, кого здесь волнует расклад голосов в Думе или вопросы свободы прессы? Даже рассказы о Чечне уже набили оскомину. Конечно, это, как говорится, ближе к телу, но все равно, ЧТО ТАКОЕ ВОЙНА никто не расскажет. ЭТО НАДО ВИДЕТЬ САМОМУ. А война затянулась, и корреспонденты стали повторяться.
Вот прогноз погоды – это другое дело, это как клуб кинопутешествий. Теперь даже говорят о погоде в Чечне. А то живешь тут, в Ботлихе, и понятия не имеешь, у кого снег, а у кого солнце. «Вести» передают: мощный атмосферный фронт с дождями и снегом движется на восток.
А прямо на пути у стихии в горы выброшены двести человек – без палаток и теплой одежды, с продовольствием всего на одни сутки. И сейчас они отрезаны от всего мира...
<z>Пакетик с глюкозой</z>
Всего за две недели до этого в буйнакскую бригаду на смену последним старослужащим пришли солдаты из учебки. Казалось бы, хорошо, свежие силы. Для большинства этот выход в горы стал первым.
Так будет повторяться каждую весну и осень. Ведь считается, что, к примеру, на флоте постижение службы приходит через три года, а на войне надо увольнять в запас досрочно. Почти сразу после того, как новички начинают врубаться, что же такое – война. Они еще толком не научились воевать, а сокращенный втрое срок службы уже на исходе. Вставайте на их место, ротозеи, получайте глупые пули! Понимая, что профессиональных боевиков так не одолеть, командование Северо-Кавказского военного округа еще прошлой осенью обратилось в Минобороны с фантастическим предложением – не увольнять срочников до конца боевых действий.
Но Москва ограничилась полумерами: солдат начали отправлять на войну после учебки. И опыта не густо, и служить им остается совсем чуточку.
Безклубов пошел проверять, как выставлено охранение. О целях операции на время можно забыть. Сейчас самое главное – не дать застать себя врасплох.
– А этот окоп рыли в прошлый раз? – я указываю на углубление в земле прямо над обрывом.
– Только что. Видишь, земля свежая? Ты что, солдат, землю-то вокруг себя разбросал? А ну, прикрой дерном! – полковник сам берет большой квадратный пласт земли и укладывает его впереди окопа травой вверх. – Туман сойдет, боец будет как на ладони, ему и голову поднять не дадут.
– Здесь же обрыв, разве здесь кто-то пойдет?
– А как, ты думаешь, берут неприступные крепости?
Снова холодно. Сырой туман пробирает до костей. Вернувшись к достархану, командир вынимает из-под ОЗК вторую бутылку водки.
– Согрейся. – Оператору наливает больше. – Ты у нас парень штатский, тебе будет потруднее, чем нам.
Саша Кисловский только что был занят съемкой и поэтому еще пышет теплом.
Командир опять пригласил «к столу» всех офицеров. Даже не присев, все выпивают, и на земле рядом с первой укладывается вторая пустая бутылка. Стало теплее.
– Все, больше водки нет. Все по местам. Доктор!
Подошел капитан с медицинскими эмблемами. Познакомились – веселый парень по имени Амир, по фамилии Рамаданов. Флягу у него на боку я приметил как-то не сразу.
– Корреспонденты замерзнут – нальешь им спирту.
– Есть, товарищ полковник!
Амир отвел меня в сторону и заговорщицки снял с ремня фляжку.
– Ты не замерз?
– Да нет пока.
– А он? – Доктор кивнул на Саню.
– Вроде, тоже нет.
– Значит, еще замерзнете. На, пей, командир приказал. – Амир булькнул в кружку чуток спирта. – Разбавляешь?
– ...
Доктор достал из своей сумки пакетик с глюкозой. Такую обычно вливают внутривенно. Спирт пополам с глюкозой – чудесный прозрачный сироп. Половинку я оставил оператору. Доктор налил себе.
– За наше здоровье. И пусть эти ваххабисты сдохнут!
Амир выпил, крякнул и провел по губам рукавом. Я предложил ему сигарету.
– Не курю. Я же врач. Лучше пошли за дровами.
<z>В лес не заходить!</z>
В ста метрах ниже нас – густой лес. За дровами идут те, кто не занят в охранении и обустройстве ночлега: доктор, авианаводчик и два солдата. Командир отправил вместе с нами своего телохранителя, Гусю, и строго-настрого приказал в лес не заходить.
Гуся – Гусейн Ханалиев – теперь отвечает за нашу жизнь. До тех пор, пока мы здесь, он не отойдет от съемочной группы ни на шаг.
Вперед пошел солдат по прозвищу Охотник. Я так и не узнал его имени. Все зовут его Охотником. Рассказывают, что до службы в армии он вместе с отцом ходил в тайгу и даже лично завалил медведя. Или двух. Сейчас он идет впереди и внимательно смотрит под ноги. Все остальные водят по сторонам стволами автоматов. Не заходя в лес, с самого края стали искать сушняк. Пока ломали стволы, Охотник нашел кабанью тропу, нарвал шиповника и вдруг поднял руку вверх – внимание!
Солдат присел в траве и стал всматриваться себе под ноги. В лес уходит свежая тропинка. Трава примята всего час-два назад. Здесь прошло не менее десяти человек. Кто они и куда идут?
В тумане лес выглядит заколдованным и страшным. Мощные кривые деревья, неясный слабый свет, льющийся откуда-то сверху. Сумерки. Здесь каждый куст умеет стрелять, и каждый шаг может принести смерть.
Идти, по меркам мирной жизни, пришлось совсем немного, шагов тридцать. Трава кончилась, кончилась и тропинка. Между двумя деревьями – невысокий, поросший травой холмик. Посреди бугорка еле-еле прикиданный ветками лаз.
Блиндаж. Здесь могут быть мины, и офицер, оттеснив Охотника, пошел первым.
К счастью, боевики так спешно уносили ноги, что даже не успели заминировать схрон. Но все свое унесли с собой. Наши трофеи – лишь несколько рассыпанных на земле патронов и многочисленные следы пребывания людей – пустые консервные банки, гнутая алюминиевая ложка, обрывки туалетной бумаги. Рядом с блиндажом валяются две пластиковые канистры – из-под моторного масла и тормозной жидкости. Значит, где-то недалеко должен быть и «гараж». Искать его не стали. Безклубов вообще приказал в лес не заходить. Но блиндаж, конечно, с удовольствием взорвали.
<z>Последний ужин</z>
Наломав дров, мы вернулись в лагерь.
– Видишь, как быстро они смылись! Увидели нашу высадку, и умотали. – Командир зябко помахал руками, разминая плечи. – Зря, конечно, вы туда полезли. Могли нарваться. Ну да ладно, хорошо, что пока все хорошо.
Быстро стемнело. Адъютант еще засветло натаскал откуда-то сена, и Безклубов соорудил себе лежанку. Закопал под сено бронежилет, положил под голову сумку, а сверху расстелил спальный мешок.
Спальник – это тоже забота адъютанта. Куда бы ни направлялся командир, солдат всегда берет с собой его вещи, в том числе и спальный мешок – мало ли что. Все остальные прибыли на Шарилам груженые оружием и боеприпасами, на лишний паек рук не хватило, не то что на спальник. Только доктор шел на операцию налегке – медицинская сумка да автомат – поэтому спальником запасся.
Стали располагаться на ужин. Последний ужин. Продукты брали на сутки, но уже к первому вечеру они на исходе. Солдаты в складчину по трое-четверо греют консервы на маленьких спиртовках. Безклубов приказал экономить продукты, но голод не тетка. Понадеявшись на лучшее, съели последнее.
Ужин, каким бы скудным он ни был, поднимает настроение. Солдаты дружно молотят пластмассовыми ложками и беззаботно болтают. О подружках, о неизбежном возвращении домой, о планах на будущее.
Как будто нет войны и все мечты нельзя перечеркнуть одним выстрелом.
Дима Рубцов хочет поступать в один из питерских ВУЗов, все равно в какой. Говорят, у «чеченцев» льготы при поступлении.
Дима Шуклин и Миша Бабенко тоже хотят учиться, но в первый год после армии поступать никуда не собираются – сначала надо отдохнуть, погулять, устроиться на работу. Образование – это еще только журавль в небе.
Все трое попали на войну с первых же дней, отслужив в армии всего по два с половиной месяца.
– А как же Указ – сначала полгода службы, и только потом на войну?
– Это где-то там, в России, а у нас же Дагестан. Если я служу в бригаде, а она вся пошла в первый же бой, куда мне деваться? Я минометчик, без меня миномет не стреляет, – Шуклин не обижен на Родину за то, что отправила его на войну без спросу. Наверно, потому, что все уже почти закончилось. И если бы не этот выход в горы, он уже был бы в пути с дембельским чемоданчиком. Но салагам будет трудно без их «ветеранской» подсказки, и почти все дембеля безоговорочно пошли в бой. Хорошо бы только не застрять тут надолго!
– Мы уже зимовали в горах, ну его на фиг! Домой пора.
– А «боевые»? Где вы заработаете больше?
– Нигде. Но вот вы, корреспонденты, ошибаетесь. Не все контрактники едут сюда за деньгами. Те, кто успел повоевать раньше, в мирной жизни просто не нужны, на них там смотрят, как на двинутых. Да оно, в принципе, так и есть. Мне бы тоже забыть обо всем поскорее, а то, говорят, после войны кошмары снятся. Вот если не выйдет с институтом, не получится с работой – тогда что ж, вернусь сюда за бабками, у нас войну для себя найти не трудно.
Рядом на снарядном ящике сообразили ужин трое молодых. Они даже в темноте отличаются от старослужащих. Молча, прижавшись друг к другу, низко склонились над спиртовкой, пытаясь согреться от ее жидкого огонька.
– Сколько мы уже здесь, месяца три, да? За это время пока ничего такого еще не было. Мы же молодые, нас в первый раз взяли.
Андрей Уляшев, Игорь Пименов и Кайрат Куншкалиев пришли сюда из учебки, прослужив в армии даже больше, чем полгода. Снова курс молодого бойца, снова они здесь «черепа», салаги – как в первые дни службы. Потому что здесь война. Но уже к весне они собираются домой: день идет за три, так что служба скоро кончится.
Они тоже минометчики и сейчас думают об одном: только бы, пока нет погоды, командир не решил возвращаться в Таджаул своим ходом. Тогда придется нести минометы на себе. Они слышали разговор Безклубова по рации со старшим одной из групп, которую неверно высадили. Полковник приказал их командиру идти на свою точку пешком.
– А «самовары»? – спросили из наушников.
– На себе! – Солдаты это слышали и прекрасно понимали, что к чему.
– А 240 «карандашей»?..
Действительно, а куда же боеприпасы?
Группа, выброшенная из-за тумана где попало, не может приступить к выполнению боевой задачи. Более того, связанная тяжелой кладью, она просто беспомощна в горах.
Выполнять задачу любой ценой и для этого подрывать боезапас и выдвигаться в нужный район пешком? Или готовиться защищать только самих себя, положившись в этом на неожиданно ставшие обузой минометы?
Безклубов приказал выбирать место получше и готовиться к обороне. Все понимают, что теперь спешить некуда, надо защитить себя.
<z>Задачка по логике</z>
После ужина командир собрал офицеров на совещание. У всех ли подчиненные готовы к ночлегу? Сколько выставлено постов на ночь? Пароль?
– До рассвета пароль – мой любимый, – Безклубов назвал цифру. – Кто и во сколько проверяет посты?
Подполковник-артиллерист, старший после Безклубова по званию, распределил смены.
– Я сплю здесь. Будить по каждому пустяку. Я уж не говорю, если кто-то вышел на связь или где-то слышна стрельба. Крепче спать буду, если вы меня чаще будить будете. Со мной остаются радист и дежурный офицер. Вот это – ему, – полковник протянул артиллеристу прибор ночного видения. Единственный в группировке образец «новейшей» военной техники.
Все разошлись. Рядом с командиром остался связист с радиостанцией. Неподалеку два «рэбовца» со сканером слушают эфир. С утра было много чеченской болтовни, но теперь тишина. Сканер будет прощупывать эфир до тех пор, пока не сядут аккумуляторы. Заряда хватит еще на шесть часов, то есть как раз на ночь.
Я тоже остался с командиром.
– Со времен гражданской войны мы воюем сводными отрядами. Начало Великой Отечественной – тоже самое. Ну, помнишь, заградотряды: кого наловили, те в первом же бою и полегли. Потом научились воевать – полк в полном составе! Все друг друга знают, каждый понимает, что должен делать – красота! Скажи, куда это подевалось? Опять надергали со всей страны кого на месяц, кого на три, посводили их в отряды... Мне тут приданы «вэвэшники». Им ставишь задачу – они ее согласовывают со своим штабом в Ханкале, в Москве, еще черт знает где. И только когда получают подтверждение, начинают делать то, что от них требовалось еще неделю назад. Поэтому у нас, что в первую войну, что сейчас – пока сдвинешь с места...
Накипело в душе у командира, накипело. В прошлую войну он штурмовал Грозный в составе дивизии генерала Приземлина, отрабатывал решения комдива на бой. Потом академия имени Фрунзе – великолепная школа военного искусства. Но как же далека эта теория от проведения войсковых операций в Чечне!
– Там нас учили, как надо воевать, а сюда приходишь и смотришь, как воевать не надо. Дело-то за малым! Немного решительности, чуть-чуть согласованности – мы их и без нового оружия одолеем. Оседлай все высотки, выжимай их на минное поле, запирай котел – и мочи изо всех калибров! А сейчас... Ну, найдем мы их следы, чуть-чуть оружия, мелочевку всякую. НО САМИ-ТО БОЕВИКИ УЖЕ УШЛИ! Еще, не дай бог, людей потеряем на тех сюрпризах, что они нам оставили. Теперь, раз так, уходить надо и снова ждать удобное время для удара.
– Почему же не уходим? Кого мы теперь здесь ловим?
– Теперь никого. – Безклубов задумчиво жует травинку. – Теперь нас здесь можно ловить...
Конечно, голыми руками нас не взять. Но риск перестал быть оправданным. Глупо таким табором гоняться за трофеями наподобие тех, что мы нашли в лесу два часа назад.
Безклубов оторвал меня от своих мыслей загадкой. Посреди пустыни лежит мешок. На мешке человек. На нем сверху еще один мешок. Кто этот человек и как он сюда попал? Можешь задавать вопросы, а я буду отвечать только «да» или «нет».
Я стал задавать вопросы.
– Далеко от караванных путей?
– Неважно.
– Человек жив?
– Нет.
– Его убили?
– Сам загнулся.
– Молодой?
– Как мы с тобой. Но это тоже неважно – от сравнения по коже невольно ползут мурашки. Безклубов действительно не похож на командующего – стал бы генерал сидеть здесь вместе со своим войском – без воды, еды и крыши над головой!
– Он там по своей воле?
– Да.
– Он искал смерти?
– Нет. Но он ее нашел.
Я задумался. Нет, хватит на сегодня мыслей. Сдаюсь.
– Это парашютист. Мешок снизу, мешок сверху – парашют не раскрылся, – Безклубов рассмеялся. – Хотел как всегда, а кончил плохо, – и без всякого перехода. – Да задавить их здесь не так сложно. Даже в горах. Но принцип такой: увидел – надо убивать! Другой возможности не будет.
Я шел к своему костру уже за полночь. И думал о том, разве эти жестокие и, на первый взгляд, циничные слова страшнее самой войны? В бою не время философствовать. Кто в этом усомнится, будет убит. Если не мы, то нас.
А значит, «увидел – надо убивать»!
Другой возможности не будет. Воевать на полумерах нельзя.
В свое время была такая полувоенная игра – «Зарница». Школьники бегали по полям игрушечных сражений с деревянными автоматами, изображая из себя солдат. А настоящие солдаты с настоящими автоматами смеялись и говорили, что если мы никогда не хоронили «бычки», то мы салаги. И под это дело мы с удовольствием рыли за них окопы.
Теперь автоматы настоящие, но все снова похоже на игру – еще утром были на охоте, а теперь сами в западне.
<z>Если завтра погоды не будет</z>
У костра на земле валяются деревянные крышки от снарядных ящиков – наши лежанки. Земляные стенки действительно спасают от ветра, но зато не выпускают дым. И он кружится из угла в угол, и только потом, тяжело перевалившись, уносится прочь.
Забавнее всех выглядит авианаводчик Андрей. Летная кожанка, туфли и пилотка, завернутая на уши. Среди здешней слякоти он выглядит как пижон или оккупант. Андрей тянет ноги в штиблетах поближе к огню. Рожденный летать, он сидит на деревянной дощечке и зубом на зуб не попадает.
Никто не спит. Все молча смотрят в огонь. Только доктор, завернувшись с головой в свой спальник, пытается храпеть. Гуся то и дело толкает его в бок.
– Доктор, проснись, хватит храпеть, где твой спирт? – Все знают, что спирта давно нет. – Ну, дай коллективу хоть глюкозы.
Амир поворчал, но достал из-под головы свою сумку с красным крестиком и выдал пакет с глюкозой. 250 граммов на восемь человек.
Право первого глотка дают гостям. Кисловский делает осторожный глоток, потом поднимает глаза на меня и с некоторым сожалением отдает пакетик. Сашке не довелось служить в армии. Какой теперь она ему запомнится? Состоящей из холода, голода и поразительного умения наступать на одни и те же грабли?
Или из мужества тех, о ком даже не напишут в газетах, потому что в повседневном выполнении долга, вроде, и нет ничего выдающегося.
Пока в тебя не стреляют из боевого оружия, ты не чувствуешь войну. Но это только до первой крови. До первого убитого.
– Бесконечно можно смотреть только на то, как журчит ручей, как горит костер, и как тебе выдают зарплату, – Гуся не может долго молчать. Маленький, юркий, весь состоящий из движений и улыбок, он пытается растормошить остальных. За что Безклубов взял его в телохранители? Ведь Гуся – музыкант, а не вышибала. До войны он был солистом оркестра.
– Вот мы тут сидим по чьей-то дури. По чьей? Ведь не из-за погоды же! Сначала замешкались из-за «вертушек», а пока тормозили, 74-я бригада как раз втянулась в свой район. Теперь сворачивать ее уже поздно. Выходит, ночуем здесь из-за ее нерасторопности. А если бы мы сработали четко, они бы, как пить дать, вошкались сутки. И снова бы застряли из-за них.
– Да не из-за них. Просто всем надо разворачиваться бойчее, тогда духи никуда не денутся!
– Корреспондент, почему газеты об этом не пишут? Кто у нас враг – в чалме с автоматом или в штабе с толстым брюхом? Вот я всего лишь прапорщик, а знаю, что так не воюют. А в Ханкале что, не знают? Там ведь не такие недоучки, как я, там полковники и генералы.
– А мне кажется, они просто просекли вкус «боевых». Сиди себе в штабе под охраной, переворачивай календарь и считай свои денежки! Это не батальоном в атаку ходить. У них из Москвы сюда даже очередь, каждый едет и прикидывает, что он потом себе купит.
– Ну а ты себе что купишь? Вот Амира можно понять, он родом из Карамахов, ему там, когда в гости приезжал, свои же односельчане-ваххабисты 40 палок врезали. У него от обиды пролетарская злость. А ты сюда зачем приехал? У тебя в личном деле уже две войны записано, мог ведь отказаться ехать на третью? Только не надо слов о Родине.
– У меня эти две войны не только в личном деле, они у меня в судьбе записаны. Мне лучше здесь служить, чем там отвоевывать право на жизнь на майорское-то жалование. Своего угла что здесь, что там, все равно нет. И не скоро будет. Раньше была армия бесквартирных, теперь – армия льготников. В Ханкалу на неделю слетал в командировку, привез справку – и становись в льготную очередь.
Сошлись на том, что честным трудом в России на хлеб не заработать.
– Ладно, нам тут еще о политике разговоров не хватает. Лучше пусть нам Гуся что-нибудь споет.
Гусейн положил на колени деревянную крышку от снарядного ящика и под мерный такт ударов затянул унылую песню про журавлей, которым уже нет мочи куда-то лететь, и они приземлились тут, в Чечне, в горах среди ночи.
– Гуся, я тебя умоляю, давай что-нибудь повеселей, хандру наводишь!
– Ну ладно, специально к нашему случаю написал. Первое исполнение. Слушайте. Песня про любовь русского солдата к местной черноглазой красавице:

Расплетала девка косы,
Возбуждая и маня.
Ты не тронь ее без спроса! –
Говорили мне друзья.
У кого же разрешенья
Мне испрашивать о ней?
У муллы, отца и братьев,
И у нас, твоих друзей.
Ты ее не тронь, рядовой, остынь,
Рядом с нами встань, вспомни о себе.
Ты мулле не друг, для отца – позор,
Братьев поищи. А найдешь – убей!
Здесь Чечня, здесь все чужое,
Здесь невесты не про нас.
Пуля ищет не героя,
А кого Господь не спас.
Мы плохого не желаем,
В нас не зависть говорит.
Хоть без женщин сами маемся,
Но это не сгорит.
Хочешь быть живым, слушай, салажок,
Тех, кто пережил через две войны.
У нее своя вера и судьба,
Она смерть твоя черноглазая.
Эта девка сохранилась
Только в памяти моей.
Всю войну она мне снилась,

И совет моих друзей.
Слушали молча, все как один выставив ступни и ладони в редеющее пламя костра.
– Если завтра погоды не будет, пойдем в село на мародер