А судьи кто?

В бесчисленных спорах вокруг проблемы охраны памятников мало говорится о роли и значении экспертов.
Между тем часто именно они решают: жить историческому зданию или умереть.
Особенно зримо этот недосмотр проявился в истории, которая произошла с Каменноостровским театром.

Какая вещь лучше – старая или новая? Глупый вопрос, скажете вы. Тем не менее во всем мире антиквариат и новодел никогда не идут в одну цену. Почему-то в Риме тщательно сохраняют полуразрушенные стены Колизея, и не думая выстроить на их месте стилизованную под античность спортивную арену. И в Греции трясутся над выветрившимися камнями древних храмов, хотя совсем просто было бы создать из современных материалов точные их подобия. Может быть, это и глупо, не спорю, но человечество думает и живет именно так.

Иной раз на месте безнадежно одряхлевшего или разрушенного здания строят точную копию, по современным технологиям и из современных материалов. Так было с храмом Христа Спасителя в Москве или с гостиницей «Англетер» в Петербурге. Но это именно исключения, каждое из которых обусловлено своими причинами. А если возводить их в систему, то можно далеко уйти – тем более сами архитекторы говорят, что сегодня гораздо легче построить новое здание, чем отремонтировать старое. И нет никакой гарантии, что с любым архитектурным памятником Санкт-Петербурга не приключится та же история, что и с Каменноостровским театром.

Это очень красивое здание – один из старейших деревянных театров в России. Построен он был в 1827 году по проекту архитектора Шустова из сибирской лиственницы, которая, вопреки ожиданиям, оказалась исключительно устойчивой в нашем непростом климате. В 1844 году при капитальной перестройке театра строители обещали, что он простоит 50 лет, но срок изрядно отодвинулся. Здание пережило революцию, не было разобрано на дрова в суровые блокадные годы, сумело выжить и в годы перестройки, когда было практически бесхозным. Угроза нависла над ним лишь в последнее время, когда эксперты признали театр аварийным. Ну что ж, всему на свете приходит конец, надо с этим мириться, куда денешься… Стрелка весов тогда склонялась к самому простому варианту: разобрать и построить на его месте точно такое же. О том, что эти планы потом могли быть скорректированы и вместо театра появился бы какой-нибудь суперэлитный ночной клуб, мы рассматривать не будем. Не о том речь.

А о том, что, когда специалисты Комитета по государственному контролю, использованию и охране памятников (КГИОП) стали изучать результаты экспертизы, они за голову схватились. Нет, это было бы даже весело, если бы не было так грустно, потому что только исключительно удачное стечение обстоятельств не дало дальнейшего хода ее выводам. Так, например, основываясь на трещинах в штукатурке деревянного (!) здания, эксперты заявили, что несущая способность стен утрачена на 45– 60%. Между тем даже дилетанту известно, что для определения состояния стен надо брать образцы материала самих стен, причем во многих точках, а не разглядывать штукатурку. Или как, например, понимать логику экспертов, когда они, исследуя несущую способность междуэтажных перекрытий, признают каждое из них в отдельности достаточно прочным, а в целом делают отрицательный вывод. И так далее…

В итоге председатель КГИОПа Вера Дементьева в интервью агентству Рос-балт заявила: «Наши специалисты сочли результаты точной «экспертизы» совершенно необоснованными и предложение о разборке здания с последующим восстановлением из другого материала отвергли. Это был бы уже новодел, не имеющий ни исторической, ни культурной ценности».

Словом, КГИОПу удалось отстоять здание. Сейчас оно передано Большому драматическому театру имени Г.А. Товстоногова, который собирается открыть там малую сцену. Классический хеппи-энд, да… Но, выпив первый бокал вина за успешное разрешение дела, неплохо бы погодить наливать второй и задуматься: а почему эта история вообще стала возможной?

Ясно, что исследовавшие здание эксперты либо недобросовестны, либо непрофессиональны. Возможен еще и третий вариант: это вполне определенная политика. Звучали в свое время предложения «сбросить Пушкина с парохода современности», расчищая место для новой литературы; под воздействием рекламных кампаний люди выбрасывали антикварные вещи на помойку, заменяя их пластмассой и мебелью из ДСП, о чем потом горько жалели. Общественность и власти Санкт-Петербурга ли, Ленинграда ли раз за разом отвергали подобный подход по отношению к нашему великому городу – в этой всеобщей охранительной позиции, кстати, одна из причин того, что он до сих пор является уникальным музеем под открытым небом.

И тогда вопрос: почему судьбу архитектурных памятников решают эксперты, не разделяющие традиционную для Петербурга охранительную политику? Почему вообще к экспертизам такого рода допущены случайные организации? Пусть они даже и имеют соответствующие лицензии, но ведь экспертиза экспертизе рознь. Одно дело Зимний дворец, и совсем другое – заводской корпус на Канонерском острове. Мало иметь лицензию, чтобы коснуться эрмитажного полотна или скрипки Страдивари – почему же достаточно считаться экспертом, чтобы давать заключения о состоянии памятников архитектуры?

Нет, господа, тут надо наводить порядок! У Санкт-Петербурга должна быть своя особая экспертная служба – подчиняющаяся КГИОПу или работающая с ним в контакте, – но в любом случае разделяющая традиционную петербургскую охранительную позицию. Иначе мы рискуем в один прекрасный день оказаться живущими не в великом городе с более чем трехвековой историей, а в его свежепостроенном макете. И вдруг с большим удивлением убедиться, что этот макет не нужен не только никому в мире, но даже нам самим.

Марина ЧЕРНОВА

22 МАРТА 2007, № 41 (2109)