Но не бывает хороших или плохих наций. И каждого представителя народа, по большому счету, следует рассматривать как отдельно взятую личность, с его достоинствами и недостатками. Тем более что среди мирного населения, покинувшего в результате двух войн Чеченскую республику, есть не только этнические чеченцы. Представителей других национальностей, в том числе и русской, среди них тоже хватает.
«Версия в Питере» предлагает читателю взглянуть под новым углом на проблему вынужденных переселенцев из Чечни. Понятно, что любая, даже не объявленная война, вызывает поток обездоленных, сирых и убогих, которых не каждое общество готово принять. На словах правительство РФ обещало помочь беженцам. Ведь де-юре все они являются гражданами страны. Но как выходит на самом деле? Тем более что тысячи разрушенных жизней не где-то там далеко, а, как выясняется, совсем близко...
Любыми вынужденными переселенцами в стране занимается миграционная служба. Ей положено решать, достоин ты статуса беженца или нет, и если да, то оказывать посильное содействие: распределять гуманитарную помощь, поддерживать связь с социальными службами и т.д.
Парадокс: неважно, как и откуда ты бежал, прежде предъяви местную прописку, а далее посмотрим... Не правда ли, замкнутый круг. По данным официального представительства ЧР в Санкт-Петербурге, дела с беженцами обстоят совсем худо. Иногда удается выбить гуманитарные наборы, но и тех не хватает на всех, а чиновничья волокита зачастую сводит на нет все благие намерения. На данный момент в Санкт-Петербурге официально зарегистрировано 858 человек, а в области 826. Неофициально их около 3–3,5 тысяч, людей, бежавших от войны и оказавшихся в социальном и правовом вакууме, без льгот и помощи государства.
<z>Мама, Шварценеггер!</z>
Люди уходили от войны и, не найдя поддержки и понимания в мирных городах, возвращались к своим пепелищам. Марина (по образованию медсестра, 41 год) вместе с шестью детьми выходила из Грозного несколько раз, в 96-м, 98-м, возвращалась и опять уходила. Два года назад бежала в послед-ний раз, думала, что навсегда.
– В августе 96-го утром вышла на улицу – ни туда, ни сюда, все вокруг оккупировано. Люди выходить боятся, сидят по домам. У меня младший сын инвалидом в 4 года стал, от испуга. Когда начинался обстрел, он первый с криком: «мама, Шварценеггер!» бросался в подвал. Мне война, конечно, не нужна была сто лет, а кто свой, кто чужой – не разберешь, а выходить как-то надо. Я с детьми, с коляской пошла по дороге, паспорт под сердцем, а дальше что будет, то будет. Соседи побоялись, одна женщина отдала свою дочку, говорит: «Ты ее спасешь, если вырвешься». Дошли почти до Автовокзала, а там автобус едет с белым флагом, я под него чуть не бросилась, только поэтому и посадили нас. Никто не останавливался больше чем на пять минут, обстреляют... Довез он нас до Черноречья , а дальше мы уже через лес, как и все, пошли.
В 1999 году Марина приехала к сестре в Питер, кочуя по дороге из одной больницы в другую. Младший сын был смертельно болен, и вылечить его могли только на берегах Невы. Вымолила временную прописку на 45 дней, получила статус беженца – на этом ее льготы и закончились. По удостоверению смогла устроить остальных детей в школу, что на тот момент было для нее едва ли не самым главным. Поселились в рабочем общежитии на птичьих правах, без прописки: ты работаешь уборщицей, а зарплата идет в счет оплаты комнаты. Сначала жилье стоило 400 рублей, затем 600, 800, в данный момент плата поднялась до 1200 рублей. Эти «хоромы» с протекающим потолком больше и не стоят. За первые два месяца выплатить удалось, а потом уже сил не было, к тому же последняя девочка родилась уже в Питере инвалидом с тяжелейшим пороком сердца. Муж пропал. К этому времени от услуг уборщицы, по только ей известным причинам, комендант отказалась. Пришлось уезжать.
Месяц назад Марина вновь вернулась из разбитого города – дети выросли, а паспорта можно получить лишь по месту прописки – пришлось ехать. А тут и комендант общежития вместе с участковым в гости – пожалуйте на выселение. Уходить было некуда, и теперь ее обвиняют в самоза-хвате помещения и подают иск в суд.
– Я в Грозном посидела на обломках своего дома, от района площади Минутка ничего не осталось. Мы от войны сбежали, а здесь со мной опять воюют. Они там, в развалинах, так не бедствуют, как мы. Когда не бывает продуктов вообще, на всякий случай есть овсяная каша, я ее завариваю на воде, с солью или сахаром. Иногда звоню в Общество защиты детей, там мне часто помогают с едой. Мы можем сейчас себе позволить лишь хлеб, чай – это наша еда, какая тут квартплата. Я не говорю о детях-инвалидах.
Мы каждый день боремся за выживание. Когда вокруг война – это понятно. Но здесь... Я когда приехала в мирный город, такая волна радости нахлынула, а потом как вспомнила, что здесь опять мытарства, и думаю – чему я радуюсь? Опять, как ломовая лошадь, бегать по этим кругам, пока не загнешься.
Хочется обыкновенной жизни, а возвращаться домой нельзя. Там сейчас творится то, чего и во время войны не было. Тогда ты просто знал, что тебя убьют, а сейчас... Вот сидишь где-нибудь у знакомых, в любой момент выволокут, кто-нибудь пальцем покажет – и до свиданья.
Сюда приехала, как из огня да в полымя. Мы веру потеряли давно, от безысходности своего положения не знаем, куда приткнуться, где помогут хотя бы добрым словом. Бомжи и то живут лучше нас. Мы люди нормального общества, разве мы плохо там жили? Все из нормальных семей, а теперь мы как отбросы второго, третьего сорта – я себя не хочу такой считать, я выросла в нормальном образованном и цивилизованном обществе. А меня постоянно ко дну тянут и тянут, да не хочу я идти ко дну!
<z>Волна за волной</z>
Первая чеченская война официально завершилась, и последствия ее государство с грехом пополам пытается ликвидировать. По поводу беженцев, имеются в виду выехавшие из республики в 1995–1996 годах, даже вышли некоторые положения. Другой вопрос – как они выполняются. Однако вторая война не то что не закончена, но даже и не объявлена. Естественно, никаких документов на законодательном уровне о признании беженцами тех, кто покинул обжитые места уже в 99-м, не принимается. Их всего лишь фиксируют в момент обращения в миграционную службу, без статуса, естественно.
Потоки чеченских беженцев принято делить на несколько «волн». Первая – это в основном русские, проживавшие в Грозном, но вынужденные уехать еще до начала вооруженного конфликта из-за обострения межнациональной розни. Положение их лучше, чем у Марины, но не намного. По закону о временных переселенцах некоторым выделили квартиры, из которых сделали коммуналки. Как выяснилось в общественной организации «Чеченский переселенец», в миграционной службе царит полная неразбериха с выделением комнат, определением статуса и оформлением прописки. Жилье сдали на ближайшие 5 лет. На такое время первоначально дается статус переселенца.
Основная причина, по которой тебя могут его лишить, – это появление собственного жилья. Зоя Александровна перестала быть вынужденным переселенцем, когда в 1998 году получила компенсацию в размере 50 миллионов рублей. Но деньги «сгорели» во время дефолта, квартиру купить она не успела. Теперь у нее нет прописки, статуса беженца, а чиновники пытаются отобрать последние 11 квадратных метров. Хотя по закону одно не может исключать другое.
Некоторым удается, лишившись статуса, сохранить прописку или получить хотя бы временную регистрацию. В общем, в каком настроении будет чиновник, или в какой список тебя по ошибке внесут или забудут внести.
Большинство вынужденных переселенцев лишились здоровья в результате военных действий. Но, не имея прописки, инвалиды зачастую не могут получить квалифицированной медицинской помощи. Люди живут зимой на холодных дачах, где их приютили знакомые. Свободных мест в общежитиях, на которые теоретически может претендовать миграционная служба, никто не предоставляет.
<z>Грозненский инфекционист</z>
Юрий плохо слышит после грозненских событий. 25 лет прожил в столице Чечни. До 99 года работал заведующим отделом особо опасных инфекций Республиканского центра Госсанэпиднадзора. В данный момент называет себя свободным гражданином свободного государства. Уехал лишь в 1999-м, до последнего момента надеясь хоть что-то получить из зарплаты, причитавшейся ему за последние 6 лет. В июле его предупредили, что ваххабиты уже косо смотрят на русских.
Как хороший специалист, он без проблем нашел работу в Питере, приехав в отпуск к дочери. Но опять же пресловутая регистрация... В данный момент частным образом подрабатывает массажем, снимает на свои средства комнату, статуса вынужденного переселенца не имеет.
– Никакую помощь мы здесь не получаем, мне миграционная служба выделила один раз 83 рубля 43 коп., вот и вся компенсация. Хотел вернуться обратно, но соседка написала, что квартира сгорела. Когда началось так называемое восстановление конституционного порядка, а на самом деле массированные военные действия, молотили всех подряд. И куда уходить – либо российские пристрелят, либо дудаевцы. Знаете, сколько погибло, когда бежало? Это страшное дело. Били ведь всех подряд, мы сидели и даже не рыпались, в любом случае, дом бетонный, от пули спасет. В городе люди от болезней умирали, медицинскую помощь невозможно было оказать. Всю свою аптечку я роздал.
Самое ужасное, что нет четкой и ясной политики государства в отношении беженцев из Чечни. Мы граждане той же страны, России, а непонятно по какой причине являемся изгоями общества. Представьте себе, что вы бежите из Рязанской области в Вологодскую – фактически получается то же самое.
Знаете, как проходила эвакуация? Люди выползали из убежищ, и все бежали в сторону консервного завода, кому повезло – добежали (там везде снайперы сидели). К заводу машины привозили боеприпасы, а обратно вывозили людей в Моздок. Вот там миграционная служба уж точно «наварилась»...
Я в 1999-м выезжал с большим трудом. Друзья посадили на поезд без билета, а в Гудермесе полный беспредел: 5 человек проверяло, хорошо хоть документы не порвали, перетрясли всего. Там россий-ские войска после пяти вечера сидят и нос боятся высунуть.
В Питере жилищной проблемы нет, немало квартир стоит пустыми, просто наши вопросы никто не хочет решать. Если верить местным слухам, то и комнаты в общежитиях пустуют, кроме того, продаются и распродаются. Почему бы временно не поселить нас туда: платили бы за комнату, имели бы медицинский полис. Были бы нормальными гражданами и полезными членами общества. Не жили бы с детьми в подвалах, а работали инженерами и врачами, а сейчас получается, что мы бомжи – не нужные государству люди.
<z>Этим материалом редакция отнюдь не пыталась разжалобить читателей или разжечь межнациональную рознь. Герои репортажа – реальные люди с таким же правом на нормальную жизнь, как и все мы. Редакция «Версия в Питере» со своей определенной гражданской позиции считает, что замалчивать об этой проблеме не просто неэтично, а преступно. Поэтому мы обязательно вернемся к этой теме.</z>
<z>комментарий</z>
<z>Мовлади Ахматукаев, руководитель Представительства ЧР в Санкт-Петербурге и Ленинградской области</z>
Мы как официальная организация по возможности стараемся помогать людям конкретными делами. Например, дать к празднику хоть какую-нибудь гуманитарную помощь нашим землякам. И главное распределить ее как можно быстрее и справедливее. В данной ситуации для вынужденных переселенцев это бывает намного важнее.
К сожалению, все механизмы помощи беженцам не имеют под собой как такового базового наполнения, и та же самая миграционная служба не может ничего сделать, слепо следуя букве закона. Поразительно то, что люди в одночасье лишившиеся всего, не потеряли веру в то, что они нужны государству. В их душах еще сохранилась надежда на торжество справедливости, окончание войны и возвращение к мирной жизни.
Закончился месяц Рамазан. Можно только догадываться, о чем молились и чего просили у всевышнего мои земляки в этот священный месяц. От души поздравляю всех с окончанием уразы и желаю, чтобы все их пожелания сбылись.